ЭПИТАФИЯ АХТУБЕ

Эпитафия - надгробные слова, короткое стихотворение, посвященное умершему.
(Словарь иностранных слов)

ЧТО-ТО ВРОДЕ ВСТУПЛЕНИЯ.

Вряд ли отыщете вы сегодня среди цивилизованной публики, допущенной ко всему прочему к телеящику, такого любителя рыбной ловли, который никогда не слышал об Ахтубе и Нижней Волге. Сейчас эти, в прошлом воистину заповедные, места усилиями различной рекламы и стали подлинной рыболовной Меккой. И кто только не стремится сейчас туда, потеряв не по своей вине свои прежние щедрые рыболовные Палестины.

Одних, желающих отвести душу возле богатой воды, принимают комфортабельные рыболовные базы, где предлагаются вам все возможные удовольствия, начиная от всезнающих егерей-инструкторов до расторопных поваров, умеющих тут же приготовить из выловленной вами рыбешки самые что ни на есть традиционные рыбные блюда. Другие катят через всю европейскую Россию на Нижнюю Волгу, таща за своими вездеходами самые разные катера и лодки, чтобы прикинуться там дикарями чуть ли не из времен Робинзона Крузо. И те и другие, как правило, в конце своего отпуска все-таки возвращаются домой и, конечно, привозят с собой не только вяленую воблу, но и "захватывающие" рассказы о своих рыболовных подвигах.

Слушаю я такие рассказы и всякий раз никак не могу отделаться от мысли, что в каждом из повествований определено звучит один и тот же не совсем праздничный мотив: мол, народу на Нижней Волге год от года все больше и больше, а рыбы все меньше и меньше, по крайней мере с так называемой трофейной точки зрения...

И конечно, мои друзья и знакомые, проложившие туда, на Юг, ко все еще щедрой волжской воде, свои маршруты, нет-нет да и принимаются уговаривать меня все-таки посетить те места, с которыми познакомился я еще в то время, когда можно было плыть и плыть по той же Ахтубе, хоть вверх, хоть вниз по течению и даже в самый курортный для те мест сезон не встретить там на берегу ни одного приезжего человека...

Мое знакомство с этими, прежде действительно заповедными местами состоялось в самом начале шестидесятых годов, как теперь подчеркивают, прошлого столетия...

Это было время, когда тотальная химизация того же сельского хозяйства еще не вышла на намеченные рубежи, и волжская вода еще по-прежнему оставалась пресной и вполне чистой, видимо, совсем не опасной для нашего здоровья - по крайней мере тогда эту воду мы без всякого сомнения употребляли в пищу. Это уже потом, лет двадцать спустя, ученые вслух заявят о том, что в результате усиленной химизации сельского хозяйства и резкого увеличения неочищенных до конца промышленных и бытовых сбросов в воду той же Великой Русской реки попадает ежегодно такое количество различных солей, что эта, в прошлом пресная, вода по своему составу приближается - да-да - к воде морской, явно не пригодной для употребления в пищу...

Это было время, когда Нижняя Волга только-только получила первый тяжелый удар - именно тогда как раз и река и была перекрыта возле Волгограда плотиной, и, не смотря на заверения самых разных экспертов, что никакая рыба, мол, от плотины не пострадает, что для проходной рыбы, идущей на нерест с низовий Волги, мол, будет сооружен специальный лифт-подъемник, у воздвигнутой плотины бились, ища прежнюю дорогу к местам нереста и, выбившись из сил, безвольно скатывались обратно, вниз по реке, громадины-осетры...

Ну, да ладно, Бог с ними, с осетрами - не наша это добыча. Нас же вполне устроят судаки, жерехи. Что им какая-то там плотина - они, мол, туда, в ту сторону никогда даже и не заглядывали...Но и этим рыбам попроще стало постепенно доставаться от возведенной плотины...

Хозяева грандиозного сооружения, задерживающего весеннюю воду, по-своему, без учета интереса тех же рыб распоряжались водой, собранной выше плотины... Если воды скапливалось много, ее попросту сбрасывали, сбрасывали воду и в выходные дни, когда потребление электроэнергии снижалось, и турбинам совсем не обязательно было работать на полную мощность.

Но если резкий подъем воды ниже плотины в те же выходные дни досаждал по большей части только рыболовам, то после перекрытия стока по весне с целью накопить на лето воду, туго приходилось уже самой рыбе, ее молоди...Призванные весенним потокам на заливные луга отметать икру, рыбы уходили после нереста в реку, икра же и только что вышедшие из икры новорожденные рыбки-мальки оставались пока в прогретой воде разлива, еще не зная, что завтра-послезавтра плотину закроют, и оставленная для них самой природой весенняя вода, разлившаяся было от горизонта до горизонта, не получая больше подпора-помощи сверху, торопливо скатится в свое русло. Уйдет поспешно вода, а только что появившиеся на свет рыбки-мальки, не успевшие почему-либо скатиться вместе с мелеющим потоком в реку, останутся на высыхающей пойме под жгучим южным солнцем навсегда.

Да, уже тогда к Ахтубе, к Нижней Волге подступали их первые беды. Но река еще жила, мужалась, надеясь на то, что выстоит, выживет она, что хозяева плотины наконец станут учитывать в своей работе интересы обитателей волжских глубин...

Вот как раз с такой, еще не потерявшей надежды на благополучное будущее, Ахтубой и познакомился я в самом начале 60-х годов, тоже пока не догадываясь, что совсем близко то время, когда, как говорится теперь по научному, антопогенный пресс сделает свое дело, и мне придется сочинять не гимны, а почти что эпитафии этим замечательным местам.

Начало 60-х годов прошлого столетия было для нашей страны очень ответственным временем. Как раз тогда и сооружался ракетно-ядерный щит страны. На боевое дежурства ставились межконтинентальные ракеты с ядерной начинкой. Вокруг крупных промышленных центров устанавливались батареи зенитных ракет - как раз в то самое время эти самые ракеты и продемонстрировали всеми миру свои возможности, сбив американский самолет-шпион У-2 с пилотом Пауэрсом.

Но для охраны границ страны на всем их протяжении требовалось создать еще и авиационные комплексы перехвата. Для этой цели конструкторские бюро Сухого, Яковлева, Микояна, Туполева строили самолеты-перехватчики. Ну, а вооружение ко всем этим перехватчикам, грозные самонаводящиеся ракеты создавало особое конструкторское бюро Бисновата, трудиться в котором в то время имел честь и автор этих строк.

Ракеты для перехватчиков проектировались в Москве, неподалеку от Москвы выпускались и первые образцы такой техники. Затем эта техника-ракеты уходила на испытания, на полигон, на нижнюю Волгу, на Ахтубу. Здесь, на берегах Великой Русской реки мы, инженеры, создавшие и построившие грозную для врагов технику, и учили летать свои ракеты. В такой работе приходилось участвовать и мне.

Вот так, явившись на берег Ахтубы в качестве командированного для выполнения в общем-то очень ответственной работы, я воле-неволей и познакомился со здешними водными пространствами ибо сразу же был принят своими друзьями-инженерами, давно работавшими здесь, в ряды заядлых рыболовов-любителей.

Конечно, можно было с удочкой в руках бродить по берегу какой-нибудь, ближайшей к нашему поселению ахтубинской протоки, но это, как мне казалось, еще не было встречей с настоящей Ахтубой, а потому я и не отказался от предложения "акционеров" Рыболовной Акционерной Компании ( сокращенно - "РАК") отправиться вместе с ними в выходной день на настоящую рыбную ловлю.

Эти самые "акционеры", мои друзья-инженеры, раньше меня обжившие здешние места, однажды собрались и вскладчину купили для себя неплохую моторную лодку со стационарным двигателем, дали ее имя "РАК" и дальше только на своем "РАКе" отправлялись в рыболовные походы и брали с собой в таких случаях только спиннинговую снасть, ибо никакой иной снасти, никак иных способов охоты за обитателями Ахтубы и Волги "акционеры" "РАКа" никак не признавали...

Я, разумеется, уважал своих добрых друзей и всякий раз в путешествие на "РАКе" обязательно брал с собой только свой двуручный спиннинг...

СПИННИНГ - ТОЛЬКО СПИННИНГ.

Как я уже упоминал, все без исключения, "акционеры" "РАКа" были поклонниками только спиннинговой снасти, а из всех объектов охоты со спиннингом предпочитали только жереха, причем ловили его только на струе, на перекатах, там, где эти замечательные рыбы в свою очередь устраивали охоту-бой за мелкой рыбешкой.

Мне и до знакомства с Ахтубой и Нижней Волгой приводилось наблюдать бой жерехов на той же Оке возле переката, на тех же "песках" под селом Алпатьево. Приводилось и ловить этих самых жерехов-шересперов на спиннинг чуть ниже Белоомутской плотины, где в свое время эти неугомонные охотники за уклейкой попадались даже на гусиное перо, оснащенное тройником. Такую насадку-перо отпускали в струе воды вниз по течению. Она, разумеется, не тонула, и жереха нет-нет да и бросались к такой обманке.

Словом, с жерехами я был знаком и раньше, но такого жерехового боя, громкого и долго по продолжительности и массового по числу принимавших в этом мероприятии охотников, до знакомства с Нижней волгой и Ахтубой нигде и никогда не наблюдал.

Вода переката буквальным образом кипела от бесконечных ударов хвостами по зазевавшейся рыбешке, и спиннингисту, умевшему забросить свою блесну или девон хотя бы метров на 35-40, другой раз не составляло большого труда, практически не сходя с места, добыть во время такого боя-охоты не одну тяжелую рыбину.

Правда, к месту шумной охоты жерехов надо было сначала подобраться, подойти, чаще всего заходя в воду по отмели чуть не по пояс, причем делать это надо было не слишком вызывающе, чтобы все-таки не спугнуть рыб-охотников, умевших и во время даже самого азартного боя оставаться все-таки очень осторожными рыбами.

Проще было подобраться к месту охоты жерехов на той же лодке, тихо и стороной спускаясь по течению к перекату, где глушили хвостами и подбирали оглушенную рыбешку эти азартные охотники. Тогда, осторожно подойдя к месту боя на достаточное для спиннингового заброса расстояние, можно было встать на якорь, а дальше, и тоже не очень вызывающе размахивая спиннингом, ловить и ловить жерехов-шересперов.

Хотя описанная выше обстановка и позволяла нашим "акционерам" "РАКа" ловить свои желанных жерехов практически в любом количестве, но надо отдать должное моим друзьям-спиннингистам, ни один из них, честное слово, никак не страдал непреодолимым желанием валить и валить на дно лодки добычу, которая чуть ли не сама шла к тебе в руки. И я не помню случая, чтобы мы после путешествия на "РАКе" все вместе приносили домой больше десятка пойманных жерехов.

Жерехов этих, во избежание порчи, наши "акционеры" подсаливали еще там, на воде, а дома готовили из этих рыб по известным только им рецептам очень вкусный жереховый балык.

Хоть и был наш "РАК" все готов к очередному путешествию, но такие путешествия - охоты за тем же жерехом удавались нам не всегда. У нас ведь на Ахтубе главным была работа, и эта работа частенько могла выпасть и на выходной день, и тогда "РАК" дожидаться и дожидаться своих рыболовов-спиннингистов.

Все "акционеры" "РАКа" были вооружены спиннинговой снастью, вполне соответствующей и тому историческому времени и тем целям охоты со спиннингом. У всех у нас были двуручные клееные бамбуковые удилища - неплохие удилища, которые в то время выпускала, кажется, мастерская Военно-охотничьего общества. Снасть в то время у нас была еще т.н. инерционная, успех, и прежде всего дальность заброса которой зависел от качества катушки.

Катушки у нас были либо магазинные - неплохие катушки, кажется, ленинградского производства, либо изготовленные на тех же наших ракетных заводах местными мастерами-умельцами. Барабаны, таких, как теперь говорят, эксклюзивных катушек вытачивались на токарных станках, далее в них запрессовывались миниатюрные подшипники - словом, это была действительно снасть высокого класса-качества.

Следом за удилищем и катушкой нам полагалась еще леска, блесна и грузило... Леска у нас у всех была практически одинаковая - диаметром 0,5 миллиметров, не толще и не тоньше. Ну, а грузила и блесны - это уже зависело от твоего вкуса...

Грузы я обычно лил сам, предпочитая груз - вытянутый полуромбик с тремя ушками: два для лески и поводка, а третий, нижний для тройника, который здесь, на Нижней Волге, я всегда прикреплял к грузу, ибо тот же жерех нередко бил не по блесне, а именно по грузу.

Ну, а что касается блесен, то мой арсенал, предназначенный для Ахтубы, мог показаться кому-то недостаточно внушительным...

Здесь у меня с собой всегда были блесны только двух типов: совсем небольшая вращающаяся блесенка, по форме лепестка напоминавшая глубокую чайную ложечку, и колеблющаяся блесна - пластинка с загнутым хвостом-кончиком, которая вполне удачно имитировала собой небольшую рыбку.

Такой "пластинкой", изготовленной из полоски нержавейки я успешно ловил по вечерам на ахтубинских отмелях вполне приличных судаков, выходивших как раз в это время к берегу на охоту.

Ну, а вращающиеся блесенки, которые для себя я называл окуневыми и которые изготавливал из белого, желтого и красного листового металла, считались у меня самыми универсальными и шли, как говорят в таких случаях, на любую рыбу, начиная с окуня и заканчивая теми же жерехами.

Выпадали моим окуневым блесенкам и другие заметные встречи, одну из которых я помню до сих пор почти во всех деталях...

Это было в самом конце весны. Полая вода по большей части уже успела скатиться с пойменных лугов, но сама река еще не вошла в свое летнее русло и все еще продолжала садиться и садиться, постепенно открывая подтопленные недавно берега-обрывы и вызывая тут же к безумной жизни жуткую массу мошки-кровопийц, от которой не были никому никакого спаса в течение всего дня. И только к ночи эта самая мошка-масса как будто немного успокаивалась, но тогда на ее место начинала заявлять свое право такая же кровопийная тварь, ахтубинский комар. Правда, в конце мая, комары еще не успевали заполнить собой все вечерне-ночное пространство, а потому и не очень портили нам пока отдых у костра за ухой и чаем...

В то очередное путешествие на "РАКе" мы отправились, как и обычно, с утра пораньше, добрались до намеченного места, устроили бивуак-пристанище, а сами разбрелись по берегу кто куда...

Воды в протоке было много, она все еще почти по-весеннему шла вниз упрямым потоком, не открывая пока нигде своих перекатов, и рассчитывать на встречу с тем же самым боем-охотой жерехов, мы в это время, разумеется, не могли. Хотя отметить присутствие этих рыб можно было и здесь, сейчас - жерехов все равно тянули к себе верхние горизонты потока, где они нет-нет да и объявлялись, преследую добычу и извещая при этом о себе глубоким выворотом-волной то у берега, то посреди протоки.

Такую "возню" рыб отметил я сразу и под самым обрывом берега и с первого же заброса в ту сторону подцепил на свою окуневую блесенку неплохого жерешка.

Еще один заброс вдоль берега и еще один жерех в моем активе...

Что именно собрало здесь, под самым берегом этих рыб?.. Я оставил свой спиннинг, поднялся по обрыву и осторожно, чтобы не распугать собравшихся здесь жерехов-охотников, почти подполз к тому месту, где только что хватали мою блесну эти рыбы...

Так и есть - здесь к протоке подходила узкая, но глубокая канавка-овражек, по которой откуда-то сверху пробивался к протоке неглубокий ручей.

Я прошел вверх по этому ручейку-канавке и убедился, что свое начало берет он в оставшемся после весеннего половодья озерке. Вот из этого-то озерка по ручью-канавке и скатывается в протоку множество мальков-крошек, которых и обнаружили наши жерехи.

Причем охотились тут жерехи уже совсем иначе: они не били, не глушили предварительно добычу своими хвостами, а попросту, раскрыв рты, собирали и собирали мальков, попадавших из ручья в реку. Собирали, все время крутясь на месте и оставляя после своего кружения следы-водовороты на поверхности воды.

Я вернулся к своей снасти и снова отправил ее в сторону ручейка-канавки, приходящего с заливного луга вместе с мальками-крошками, очень похожими в своей массе на черную, осетровую икру...

Немного подождал, дал блесне опуститься пониже, а затем не спеша стал возвращать леску обратно на катушку...

Вот-вот моя блесенка поравняется с тем местом, где промышляли жерехи... Вот-вот - я внимательно ждал удара рыбы-охотника по своей блесне, но тут произошло что-то сразу не очень понятное: блесну мою кто-то остановил, но остановил не ударом, а мягко, хотя и очень тяжело... И сразу этот "кто-то" медленно пошел на глубину и упрямо потянул за собой мою снасть...

Катушка затрещала, я с трудом удерживал в руках удилище. Затем все смолкло... Я попробовал приподнять удилище и начать подматывать леску обратно на катушку. Но не тут-то было - блесну, опустившуюся под неизвестной мне тяжестью на самое дно, никто не собирался мне возвращать.

А если моя блесна села на какую-то корягу-бревно и вместе с ней скатилась на дно протоки?.. Я еще и еще раз подергал удилищем возможное бревно, подергал не очень сильно, не желая намертво всадить в бревно-топляк свой тройник...

Что делать? Надо как-то выручать свою окуневую блесенку... Рвать леску и оставлять в воде и блесну и груз я не хотел... И, как обычно в таких случаях, когда, казалось, никакого благополучного выхода уже и не найти, бревно, скатившееся на дно протоки вместе с моей блесной, наконец ожило и медленно двинулось вниз по течению.

Снова трещала катушка, дрожала от напряжения леска, разрезая воду, а бревно опять остановилось отдыхать... Но затем все-таки оно подчинилось мне, а потом и предстало передо мной в виде сома-сомища. И что интересно, выведенный почти на берег этот сом, длина которого несколько превышала мой рост, даже не сделал попытки вернуться обратно в свою стихию... Ну, что ему стоило мотнуть коротко головой и оборвать мою леску...

Это был определенно какой-то сом-фаталист. И уже посаженный на шнур-кукан ( шнур пропущен через рот и жабры, оба конца шнура сведены вместе и зажаты у меня в руке) он не рвался, не тянул никуда в сторону, а просто возлежал на отмели, то ли отдыхая после борьбы с моей снастью, то ли раздумывая, как поступить дальше.

Конечно, долго думать моему сому не пришлось - за него все уже было додумано мной. Я призвал своих друзей полюбоваться рыбиной, что явилась сюда, чтобы собирать каких-то крошечных мальков, а там отпустил один конец шнура-кукана, и оплошавший было хозяин здешних глубин не торопясь, казалось, даже лениво развернулся и, полежав еще немного у всех на виду, все-таки скатился на глубину.

Конечно, моей крошечной блесенкой сом-громадина соблазнился только потому, что и он, как те же самые жерехи, что промышляли возле канавки-ручья, обнаружил мальков-крошек, которые уходили вместе с ручьем из заливного озерка в ахтубинскую протоку. И он, наверное, как те же жерехи, раскрыв пасть, просто черпал своей ненасытной пастью этих крошечных рыбок, попадавших в речную протоку.

Такое умение хищных рыб менять способы добычи пропитания позже наблюдал я в Архангельской тайге на Домашнем озере в том месте, где в наше озеро приходил небольшой ручеек из Волковых озер. По этому ручью поздней осенью, почти перед самым ледоставом с спускались в наше озеро, видимо, на зимовку рыбки-мелочь, появившиеся на свет только этой весной. И тут, возле того места, где в наше озеро приходил лесной ручей, и заметил я довольно большую щуку, которая вела себя здесь совсем не по-щучьи...Она вроде бы совсем не спеша кружила на одном месте и широко раскрытой пастью черпала и черпала мелочь-мальков, на которых по летнему времени вообще бы ни за что не обратила внимания.

СУДАКИ, СУДАКИ, СУДАКИ...

На самое первое свидание с Ахтубой отправился я из Москвы, как мне казалось, во всеоружии... С собой я взял всю свою спиннинговую снасть, поплавочную удочку и свои, давным-давно проверенные на той же Оке, неподалеку от Белоомута, донки. И уже не следующий день после приезда на месте смог убедиться, что к донной снасти тайная пока для меня Ахтуба относится весьма уважительно.

Только-только разобравшись, какие именно дела ожидают меня здесь, как мы говорили, на полигоне, уже в конце первого рабочего дня я отправился к реке, с трудом раздобыв перед этим полуживых, измученных вконец здешней жарой-засухой, несколько земляных червей.

С собой для первого визита-поклона местным глубинам я прихватил только поплавочную удочку...

Кусочек червя, поплавок сторожко замер над вечерней водой, нетерпеливое ожидание первых известий от подводных обитателей - проходит время и пока никаких приветов-ответов Ахтуба мне не посылает.

Я спускаю с мотовилец еще и еще леску, передвигаю поплавок повыше, поближе к кончику удилища, немного утяжеляю грузик-дробинки узенькой полоской свинца и забрасываю в воду уже почти самую настоящую донную снасть... И почти тут же обнаруживает себя ладный, тяжеленький бершик, очень похожий на небольшого судачка.

Снова моя полудонка в воде, и еще один бершик тут же хватает червяка, опустившегося на дно...

Все ясно - донная ловля у нас дальше пойдет! И уже к первой настоящей рыбной ловле я приготовил все свои донные удочки...

Устройство моей донной снасти, как мне казалось, было вполне совершенным - по крайней мере снасть эта прекрасно работала при охоте за тем же окским лещом... Леска диаметром 0,5 миллиметров, пара крючков на поводках повыше груза и главное, груз - плоская свинцовая плашечка, точно повторяющая форму обыкновенной столовой ложки, в которую такие грузы я и отливал.

Ну, а дальше - крепкий ивовый прут, глубоко воткнутый в грунт, расщеп на вершинке прута, куда заводится после заброса леска, и возможно колокольчик, укрепленный либо на леске, либо на вершинке прутика, если не собираешься все время находиться возле своей снасти.

Для поездке на настоящую рыбалку так же мучительно, как и перед самым первым визитом к Ахтубе, когда мне пришлось в спешном порядке переделывать поплавочную снасть на донную, разыскивал я в пересохшей земле земляных червей. Ну, а дальше - отмелый берег широкой протоки-рукава, песок, похрустывающий под ногой и разложенная петлями на этом песке леска.

Раскручиваю над головой груз донной удочки вместе с крючками. Груз улетает далеко от берега, плюхается в воду, тонет, и тут же упорное течение протоки уносит мой груз вместе с леской вслед за собой.

Увы, свинцовый груз-плашка, вполне подходивший для той же Оки, оказывается слишком легким для здешней воды, которая прибивает мою донку почти к самому берегу.

Вытягиваю снасть из воды, прибавляю еще один груз-плашку, но результат почти тот же самый. Не выручает меня и второй дополнительный груз.

Словом, сплоховал я в тот раз, но опыт рыболовов, давно знакомых с Ахтубой запомнил и, вернувшись домой, свою донную снасть сразу же модернизировал... Для этой цели прежде всего раздобыл кусок железного прута диаметром аж в целый сантиметр и старательно скрутил из него те то крендель, не то плюшку. Вот такой тяжелый железный крендель-спираль, да еще врезавшийся в донный ил, и мог только удерживать донную снасть на месте. Да и шнур требовался теперь для моей донной ловли при таком увесистом грузе уже в полмиллиметра диаметром, а куда посолидней.

Потребовалось для заброса такой "пращи" прочно прикрепить к шнуру, повыше крючков и прочный деревянный стерженек - упор для пальцев. И теперь, прежде чем начать раскручивать над головой тяжеленный груз и следом за ним крючки с наживкой, надо было ухватить двумя пальцами этот самый стерженек-столбик и крепко удерживать его, пока снасть, предназначенная для заброса, не приобретала нужного для дальнего полета ускорения. Затем пальцы в нужный момент разжимались, разводились, стерженек-столбик уже ничто не удерживало, и твоя "праща", груз с крючками, уносилась в даль и там громко плюхалась в воду... Такой груз при такой технике заброса можно было отправить вместе с крючками и наживкой аж метров на пятьдесят от берега.

Ты выбирал остаток лески, укреплял леску в расщепе прута, воткнутого глубоко в песок, и дальше ждал, когда тот же судак заинтересуется наживкой, стиснет ее своей бульдожьей хваткой и от души рванет шнур донки.

А потом все в обычном порядке: подсечка, и очень скоро на берегу оказывается матерый судачище, а следом за ним появляется из воды груз, железный крендель, способный, видимо, и сам по себе оглушить любого судака, если угодит ему прямо в голову.

Словом, дело у меня пошло. Судаки ловились, хватали наживку исправно, ни один из них не сорвался, не сошел с крючка по пути в берегу. И очень скоро у меня на кукане этих самых судаков (судаков, а не судачков, еле добиравшись до первого килограмма) набралось уже с десяток.

Я остановился и призадумался: а куда всю эту рыбу?.. Да еще ее надо как-то сохранить в такую невыносимую летнюю жару до вечера, до возвращения домой...

Словом, эта моя рыбная ловля завершилась очень быстро. Я выбрал из воды снасть и отправился по песчаной отмели на разведку: что там дальше, за поворотом протоки...

Разведка моя продолжалась не очень долго, никого, кроме водяной черепахи, что неторопливо брела вдоль самого уреза воды, я так и не встретил, ну, а когда вернулся к своему стойбищу, где оставил снасть и свой улов, то сразу отметил на песке отпечатки лисьих лап, а там обнаружил и следы "работы" этого пронырливого зверька.

Лиса, видимо, следила за человеком, что появился вдруг здесь на берегу ахтубинской протоки, сразу сообразила, что человек этот рыболов, и что рыба ему нет-нет да и попадается. И только-только покинул я свое стойбище, как догадливая рыжая бестия тут же направилась к моим судакам, наполовину вытащила из воды мой улов, собранный на кукане, и утащила у меня приличную рыбину, оставив мне на память о своем визите только рыбью голову... Ну, да ладно - рыбы всем хватит.

Надо сказать, что с такими лисьими охотами за моим уловом я встречался потом не раз, и чтобы не заставлять животное мучиться, вытаскивая из воды кукан с пойманной рыбой, сам приносил лисе дань, выкладывая где-нибудь возле кустов какую-то часть своей добычи.

Вот, собственно говоря, и почти все детали моих охот с донной снастью на ахтубинских судаков...

Судаков в то время в Ахтубе было очень много, ловить в первой половине лета их можно было в течение всего дня. Но уже самая первая встреча с судаками, о которой я только что рассказал, привела меня к решению: нет, это не мое занятие. На такое решение повлияло и множество потенциальной добычи, и сам процесс рыбной ловли, когда то и дело приходилось вытягивать на берег пойманного судака и снова и снова раскручивать над головой тяжеленный груз - "пращу".

Да, и эта самая, тяжелая, грубая снасть после моей изящной донной снасти, когда чуть-чуть огруженная чем-то вроде колокольчики или поплавочка-груза леска только-только начнет покачиваться, извещая тебя о том, что твоей насадкой уже заинтересовался кто-то из обитателей подводного мира, не вызывала у меня особого восторга.

Словом, охоту за судаком с "пращой" далее я почти прекратил. И только тогда, когда уж надо было достать приличную рыбину для той же вечерней ухи, раскручивал я у себя над головой тяжелую "пращу" и отправлял ее далеко-далеко от берега.

Правда, была в этой донной ловли судака одна очень интересная деталь...

Судака со дна ловили обычно на небольшую рыбку или на кусочек-"живчик", вырезанный из чехони или селедки и напоминавший только что уснувшего живца. Но чтобы наловить рыбок для насадки, надо было иметь в своем распоряжении что-то вроде небольшой сетки-бредешка. У меня тогда такового не было, и я обычно перед тем, как запустить в воду свою "пращу", брал в руки спиннинг и старался вытянуть с помощью этой снасти из воды какую-нибудь белую рыбину. Причем, для успеха в таком деле не обязательно требовалось, чтобы желанная рыбина сама кинулась к твоей блесне - главное, чтобы чехонь или селедка были поблизости и были, как обычно, в большом числе. Вот тогда, быстро ведя к берегу блесну и груз, тоже оснащенный зацепистым тройником, и постоянно подергивая, будто подсекая, удилищем, ты мог надеяться, что твои тройники вот-вот подцепят за спину, за бок или за хвост ту же самую селедку, которая в то время густо шла куда-то к какой-то своей цели.

Ну, а дальше уже дело техники: из селедки острым ножом вырезается кусочек-живчик и спустя какое-то время на берег выводится здоровенный судачище, позарившийся на эту наживку.

Я уже говорил, что последний раз с Ахтубой и Нижней Волгой я не встречался давным-давно, а потому не знаю точно, помнят ли там сейчас вот такую донную снасть-"пращу", сохранился ли там сейчас прежний судак-судачище в прежнем числе...

Могу только сообщить, ссылаясь на рассказы своих друзей и знакомых, которые посещают Нижнюю Волгу в настоящее время, что лисы, поднаторевшие в охоте за добытой вами рыбой, там пока не перевелись. Да и как им перевестись, когда рыбаков сейчас в тех местах вполне достаточно, чтобы поддержать своими дарами-данью не одну семью рыжих проныр...

БЛЕСНА ДЛЯ ОСЕТРА.

В командировку к берегам Ахтубы я взял с собой не только двухручный спиннинг, но и свое верное четырехколенное удилище, которое когда-то изготовил самолично из цельного бамбукового хлыста. Эту самую, старинную бамбуковую удочку я, как правило, беру с собой в самые разные путешествия и частенько при ловле того же леща или окуня предпочитаю немного жестковатый строй этой снасти тем же сверхлегким и сверхсовременным удилищам-телескопам отечественного и иностранного происхождения - честное слово, верная подсечка таким раритетным удилищем крупный рыбы доставляет мне незабываемое чувство уверенности и в себя, и в свою снасть.

Для этой самой бамбуковой удочки были приготовлены у меня и небольшие зимние блесенки, которые я обычно с успехом использовал для летнего отвесного блеснения ...Отыщешь подходящее окошечко среди листьев кубышки ну и выманиваешь оттуда игривой зимней блесенкой задиристых окуньков. Побеспокоишь одно приглянувшееся окошечко, перейдешь к другому - и так раз за разом и насобираешь сколько-то небольших полосатых рыбешек на уху.

Но кроме зимних блесен-невеличек были у меня и блесны потяжелей, которые в свое время, поддавшись увлекательному рассказу из альманаха "Рыболов-спортсмен", приготовил я для летнего отвесного блеснения судака на Угличском водохранилище.

Половить судака по лету с лодки, остановившейся как раз над тайной подводной бровкой, мне пока не удавалось, но все равно эти блесны, изготовленные из латунной полоски, щедро одаренные припоем, который прочно удерживал зацепистый крючок и утяжелял саму блесну, посеребренную в отработанно фотографическом фиксаже, я обычно не забывал дома, надеясь всякий раз, видимо, на то, что однажды они мне все-таки пригодятся.

Но определенно надеяться на то, что здесь, на Ахтубе или на Волге представится мне случай с борта лодки с помощью короткого, почти зимнего удилища простукивать упомянутой блесной тайные тропы судаков, я, увы, не мог... Своего транспортного средства у меня здесь не было. Лодка-катер "РАК" мне никак не принадлежал и попасть на эту посудину я мог только по приглашению ее хозяев-"акционеров", а там и полностью подчиниться их планам-действиям. "Акционеры" же "РАКа", как мне помнится, были увлечены в то время лишь охотой за жерехом и ни о каких тайных подводных тропах летних волжских судаков, видимо, не стали бы и слушать.

Правда, мне удавалось частенько сбегать с "РАКа" и тогда я путешествовал по ахтубинским и волжским отмелям и обязательно находил здесь для себя какое иное и менее известное пока мне занятие, чем охота за жерехами, что устраивали свои шумные бои посреди речных струй. Но, увы, с берега даже с помощью моего, почти шестиметрового удилища ни до каких судаков с зимней блесной никак нельзя было дотянуться.

Был у нас в "экспедиции" и т.н. алюминиевый флот - были дюральки, но и тут нужно было смирить свои интересы и страсти и подчиниться общекомандной задаче. А задача такой команды, вырвавшейся на выходной день на Ахтубо-волжский просторы, чаще сводилась к поискам запрещенного осетра... Хороша уха из осетровой головы, хороша отварная осетрина, но раз-другой скатаешь на такую рыбную ловлю, и дальше уже и не заикаешься о поездке на дюральке - увы, такой промысел никогда не был моим.

Но хотелось, очень хотелось по памяти прежних скитаний рыболова-отшельника отвести от берега какую-нибудь свою собственную посудинку и, укрывшись в тени заросшего густым кустьем берега какой-нибудь ахтубинской протоки, уйти незаметно для всего окружающего в свой мир, тихий мир-откровение, где останутся только ты и вот эта, доверившаяся тебе вода.

И такое счастье мне однажды выпало...

Так случилось, что, отправившись с тем же своим четырехколенным удилищем на разведку ближайших к нашему инженерному поселку водных пространств, я неожиданно наткнулся на лодку-самоделку, сложенную на подобие катамарана из двух подвесных топливных баков, что крепятся по одному под каждое крыло самолета-перехватчика, отправившегося в свой баражирующий полет на охрану государственной границы. Такие баки после расхода находившегося в них топлива могли быть сброшены на землю за ненадобностью. Были они легки, прочны - вот и воспользовался ими догадливый человек для устройства весьма удобной для рыбной ловли изящной посудинки.

Лодка-катамаран была спрятана в кустах. Убедившись, что в данное время никто другой на нее не претендует, я вывел эту легонькую посудинку на воду, проверил, что она вполне пригодна для моего занятия и вполне безопасна, и тут же, неподалеку от пристани-пристанища, где и отыскалось это транспортное средство, собрал свое удилище, но вместо поплавка и крючка с насадкой привязал к концу лески ту самую тяжелую "зимнюю" блесну, предназначавшуюся когда-то для отвесного блеснения судака по летнему времени...

Удилище чуть приподнято и я откидываю в сторону от лодки свою блесну. Она мгновенно скрывается в воде. Вода к осени уже просветлела, и я сколько-то вижу, как мелькнув мне раз-другой, светлая полоска металла уходит в глубину. И почти тут же, как только я теряю из вида блесну, леска, уходившая вслед за блесной в воду, вдруг провисает... Нет, блесна еще не на дне... Короткая подсечка жестким кончиком бамбукового удилища, и рыба, остановившая блесну по пути ко дну, упрямо тянет мою снасть в сторону.

Наконец у меня в руках окунь, темно-зеленый с ярко-оранжевым брюшком - хороший окунь, эдак граммов на четыреста весом.

Я снова чуть приподнимаю свою удилище и откидываю в сторону блесну - точно туда, куда и в первый раз, и снова такой же азартный окунек-охотник не дает моей блесне добраться до дна. Но если первый мой сегодняшний окунь атаковал блесну по направлению к лодке - оттого и провисла вдруг моя леска, то следующий разбойник уже бил мою снасть в противоположном направлении, и я приняв рукой, державшей удилище, резкий удар по блесне, тут же подсек разгорячившегося окунька.

И снова блесна в воде, и снова окунь в атаке - и окуни ровные, все, как на подбор...

Я останавливаюсь и прикидываю: сколько же боевых ахтубинских окуней у меня в садке... Много!.. Ну, сварю я себе уху здесь на берегу - ну, сколько надо на такую уху для одного человека этих самых окуней? А куда остальных?.. В свой инженерный городок пойманную рыбу мы обычно не привозим - сами никаких угощений из рыбы дома не готовим, да и отдать ее здесь было некому: вокруг одни рыболовы. Наверное, еще и потому наши хозяева "РАКа" из всех местных рыболовных утех предпочитали только охоту за жерехом... Пойманных жерехов они тут же присаливали, а там, доставив уже обработанных рыбин домой, готовили из них замечательный жереховый балык. Такой, как следует вывяленный жерех был почти прозрачным и светился тут неким необыкновенным янтарным светом.

Словом, свою охоту за окунями я уже собрался прекратить, и так, напоследок решил опустить в воду свою счастливую блесенку, наконец принявшую славное боевое крещение. Именно опустить тут же, рядом с лодкой, на глубину, а не отбрасывать в сторону...

И блесна, нырнув в воду, почти тут же легла на дно.

Коротким движение кончика удилища я поднимаю-отрываю свою блесенку ото дна. Раз-раз-раз - частыми, неглубокими рывками поднимаю блесну со дна и снова даю ее свободно опуститься на дно. И снова собираюсь "раз-раз-раз" покачать свою блесенку возле дна... Раз...- кончик удилища только-только намеревался приподнять блесну, как что-то неподвижное и, видимо, очень тяжелое остановило и блесну и мое удилище...

Зацеп! Либо коряга - ствол какого-то давно упавшего на дно дерева, либо когда-то затонувшее и уже успевшее наполовину затянуться илом бревно вдруг задержали мою снасть...

Я уже собирался достать из сумки отцеп, как "бревно", позарившееся на мою блесну вдруг ожило и не спеша двинулось в сторону от лодки... Я осторожно приподнимаю свою удилище, и "бревно" вроде бы подчиняется мне и тоже поднимается со дна ...

И вот я уже различаю в воде темный силуэт какой-то очень большой рыбины... Тупая, большущая голова клином... Рыбина, позарившаяся на мою блесну, вся ясней и ясней предстает передо мной... Судак?.. Нет! Для судака это создание слишком велико...

И тут, когда я уже стал догадываться, кто именно попался на мой крючок, этот "кто-то" вдруг перевернулся и продемонстрировал мне свое белое и плоское брюхо...

Конечно, осетр! Да, и совсем не малый!

Как-то он усмотрел мою блесенку-рыбку, упавшую вдруг на дно, им тут же подобрал со дна свою добычу...

О том, как именно этот самый осетр догадался угодить ко мне на крючок, догадывался я уже после того, как оплошавший хозяин ахтубинско-волжских глубин удачно исправил свою оплошность - он перевернулся кверху брюхом, и блесна отлетела от него в сторону - скорей всего мой крючок не смог как следует удержаться за жесткую челюсть этой рыбины.

Отделавшись от блесны и перевернувшись обратно, мой осетр неспешно, как будто ничего особенного до этого и не произошло, направился в сторону от лодки, и темная глубина совсем скоро скрыла его от меня...

Вот так и завершилась моя первая разведка ближайших к нашему инженерному поселению ахтубинских вод... Лодочку-катамаран, собранную из двух подвесных топливных баков, я вернул на место, где она и находилась до этого, и очень надеялся, что и на следующий выходной эта самая посудинка так же послужит мне. Но на всякий случай перед выходным днем я наведался к своей счастливой протоке и, увы, лодочки-катамарана на этот раз нигде не отыскал.

Кто-то подсказал мне, что в соседнем селе есть вроде бы т.н. прокатный пункт, где на время можно позаимствовать надувную резиновую лодку. Я, конечно, поторопился и в очередной выходной явился на свою протоку уже почти с собственным плавсредством.

Стояли все те же теплые, тихие, ясные дни первой половины сентября. Все было точно так же, как и неделю тому назад: та же изумрудная, уже по-осеннему прозрачная вода, та же блесна, которую когда-то я приготовил для летних судаков и те же окуни - точно такие же по весу. по одежде и по манере атаковать мою снасть... Все тоже самое.Но что-то все-таки изменилось на этот раз...

Нет, я не желал новой встречи с осетром... Но все-таки чувство, которое появилось после встречи с удивительной рыбиной - чувство, что на этот раз здесь меня уже не ждет никакая особая тайна, все-таки мешало мне до конца отдаться теперь рыбной ловле...

Больше свою удивительную протоку я ни разу не посещал...

ЦАРЬ - РЫБА.

Пожалуй, не было в то время на Ахтубе ни одного даже рыболова-гостя, который ничего не слышал бы о местных осетрах... Осетр в реке был, и, видимо, прежде всего для того, чтобы эта запретная рыба никого не вводила в искушение, местные воды нет-нет да и патрулировали инспекторы Каспийского Управления Рыболовства - или сокращенно "КУР".

Эти самые "куры" были местными жителями, и в том же селе Владимировке, неподалеку от которого и квартировались мы, инженеры-испытатели, каждый мог показать дом, где, если судить по самому дому, безбедно проживал вместе с многочисленной семьей этот самый рыболовный инспектор.

Мы этих инспекторов знали, знали и они нас, знали, что никакие осетры нас, спиннингистов, особо не интересуют, а потому и не помню я ни одного случая какой-либо инспекции на воде по отношению к нам и нашему транспортному средству.

Но кроме спиннингистов, были среди наших испытательной братии и рыболовы попроще, которые промышляли по Ахтубинским протокам не только спиннинговой снастью, но и донками-закидушками. Вот тут-то и приходилось посматривать по сторонам, нет ли где вездесущего "кура", ибо на крючок закидушки, наживленный небольшой рыбкой и отправленный подальше от берега, и могла попасться запрещенный рыбина.

Осетр не ловил для своего пропитания никаких рыб - большая, не слишком поворотливая рыба была приспособлена лишь для того, чтобы, на манер поросенка, подбирать все съестное, что встречалось ему на дне, и, встретив заснувшую рыбку, насаженную на крючок, наш осетр-поросенок, разумеется на оставлял ее без внимания.

Правда, для того, чтобы не согрешить и не поймать осетра на закидушку, эту самую закидушку не следовало оставлять в воде на ночь. Такого правила я всегда строго придерживался, но некоторые мои попутчики по рыболовным походам предпочитали не помнить о возможной запретной встрече с осетром и свою закидную снасть часто оставляли в воде до утра. И случалось тут, что как раз к утру из ахтубинских глубин и являлся их властелин, царь-рыба, и далеко заглатывал крючок донки-закидушки.

Если приходилось вам знакомиться с трудами Л.П. Сабанеева, посвященным Рыбам России, то вы могли отметить, что разговор в этой фундаментальной работе, созданной мудрым человеком-ученым, идет обо всех без исключения способах добычи самой разной рыбы. Когда в Советское время эту работу собирались переиздавать, то перед редактором встал вопрос: как быть, стоит ли сохранить в этой книге описание таких способов добычи рыбы, которые в наше просвещенное время согласно определялись как хищнические-браконьерские?

Сначала описания таких браконьерских способов добычи рыбы хотели было убрать из труда Л.П. Сабанеева, но затем разум победил, и почти все написанное замечательным человеком в книге сохранили, правда, сопроводили замечаниями, что, мол, такой-то и такой-то способ добычи, такие-то и такие-то описанные в "Рыбах России" орудия лова сейчас, дорогой читатель, находятся под запретом.

Ну, как было не сохранить всю историю наших взаимоотношений с обитателями российских вод?.. Вот и я, вспомнив сейчас запретные встречи с волжской царь-рыбой, тоже нашел себе оправдание: мол, есть это, было в нашей истории, и не упомянуть об осетре, обитавшем в водах той же Ахтубы, не упомянуть о том, как эти встречи порой проходили, значит, соврать, утаить и прежде всего опыт, из которого и следует делать дальнейшие выводы, чтобы тому же осетру жилось и дальше ничуть не хуже, чем прежде.

Итак, найдя себе оправдание, я продолжу рассказ о запретной ахтубинско-волжской рыбе, без которой не было и, видимо, никогда и не будет тех заповедных мест, о которых идет речь...

Итак, осетр попался на крючок закидушки... О том, что такое событие произошло, рыболов, оставивший свою донную снасть на ночь, узнавал сразу же, как только подходил к своей донке - заглотив крючок вместе с наживкой, осетр, как правило, скатывался вниз по течению, увлекая за собой и шнур закидушки. Вот по такому шнуру, почти прижатому течением к берегу, и определялось, что впереди предстоит тебе еще и вытащить рыбу из воды.

Обычно одному человеку вытащить из воды севшего на крючок осетра бывает не так просто - легче, когда рядом есть помощник. Тогда ты, хозяин удачливой снасти, берешь в руки шнур закидушки и, не торопясь, выбираешь его из воды... Вот попавшаяся тебе рыбина все ближе и ближе к берегу. И тогда твой помощник должен зайти в воду позади осетра, подведенного к берегу.

Осетр, конечно, никак не соглашается с тем, что его куда-то упрямо тянут, и не менее упрямо старается уйти от берега на глубину. Но течение и шнур снасти снова выводят его на отмель... Вот так и качается маятником, то на глубину, то обратно на отмель, рыба-великан до тех пор, пока помощник удачливого рыболова не изловчится и, подойдя к осетру сзади почти вплотную, не ухватит его в воде за хвост-махалку.

Хвост-махалка у осетра жесткий, шершавый - из рук у тебя не выскользнет. Да и схваченный за хвост осетр почему-то сразу стихает и безропотно позволяет таким образом вытащить себя на берег. И только тут, оказавшись на сухом берегу, начинает активно выражать свое несогласие со всем происшедшим.

Незаконно пойманного осетра доставлять к месту нашего проживания небезопасно...По дороге к дому лодку может остановить "кур", и тогда прости-прощай не только пойманная рыбина, но и безоблачная жизнь на берегу сказочной Ахтубы - помнится, в то время за добытого осетра рыболову грозило чуть ли не уголовное наказание...

Так что добытое надо было употребить в дело еще здесь, на берегу реки. А для этого прежде всего у пойманного осетра надо было отрезать голову и, подняв его за хвост, как следует спустить кровь, чтобы не испортить деликатесный продукт.

Далее, надрезав со всех сторон хвост-махалку, надо было следом за хвостом вытянуть из осетра визигу - спинную струну-хорду. Такая визига в то время нередко продавалась в московских гастрономах и шла она прежде всего для приготовления замечательных пирогов (кулебяк) с визигой.

Потом осетра разделывали поперек на большие куски, которым предстояло дожидаться, пока в ведре сварится уха из осетровой головы. И только потом в эту самую, уже и без того крепчайшую уху, по очереди опускали на какое-то время куски осетра, чтобы вскоре вернуть из ведра с ухой свежайшую отварную осетрину.

Если в осетре оказывалась икра, то из этой икры тут же готовили еще один деликатесный продукт - икру зернистую. Я сам такой продукт никогда не готовил и никто при мне таким производством не занимался, поэтому описание процесса приготовления зернистой икры, вообще-то известного мне почти во всех деталях, я все-таки здесь опущу.

Ну, а в конце концов вы угощаетесь ухой и отварной осетриной, а желающие могут хоть до последней косточки разбирать вываренную в ухе осетровую голову.

Вот, собственно говоря, и вся запретная ловля, свидетелем и невольным участником которой я стал однажды, ибо сам никогда такой ловли не организовывал и по возможности старался не отправляться на рыбную ловлю с людьми, которые не прочь были половить в Ахтубе осетров.

Отыскать осетра здесь было не очень трудно - все т.н. осетровые места были известны почти каждому, кто выбирался пусть даже изредка половить рыбу. Да, и приобрести такие знания было весьма просто - достаточно было раз-другой отметить для себя маршруты тех же самых "куров": они как раз и инспектировали самые что ни на есть осетровые угодья.

Был ли тогда запрет на рыбную ловлю в самых осетровых местах Ахтубы, честное слово, не помню - по крайней мере я ни разу о таких запретах ни от кого не слышал, да и сами "куры" никогда ни какие запретные для рыбной ловли места нам не указывали.

Почему все это было именно так, не знаю. Знаю только, что желающих выловить свою царь-рыбу особенно среди местного населения хватало. Этих добытчиков запретной рыбы "куры", конечно, знали всех на пересчет. Знали и рыбачки, нарушавшие законы, своих контролеров, и часто по-доброму общались друг с другом на суше, а на воде сразу забывались все прежние отношения и тут участники события сразу превращались в "полицейских и воров" и без конца, и как мне казалось, не без удовольствия вели каждый свою собственную игру.

Осетр попадался на донку-закидушку, конечно, очень редко. Для настоящей охоты за царь-рыбой требовалось приготовить более мощную снасть, которая в отличие от закидушки была именно завозушкой, ибо ее действительно завозили на глубину, а не закидывали с помощи "пращи", как ее менее выдающуюся родственницу.

Следую принципу исторической объективности, о чем мы с вами уже договорились, я постараюсь описать эту главную осетровую снасть-завозушку...

Для устройства завозушки требовался прежде всего очень прочный и очень длинный шнур. Предпочтение отдавалось шнуру жилковому диаметром до полутора миллиметров и длиной метров в сто пятьдесят... Уж где доставали тогда такие шнуры, не знаю - по крайней мере в Московских рыболовных магазинах я подобные шнуры тогда не встречал.

Завозушке, как и закидушке, требовались большие и очень прочные зацепистые крючки. Крючки тоже с помощью очень прочного поводка вязались к основному шнуру на расстоянии примерно полутора метров друг от друга. Таких крючков на конце шнура могло быть другой раз до десятка. На самом же конце шнура вязалась петля, к которой в конце концов крепился шнур-бечевка, менее прочный, чем шнур-жилка самой завозушки. Эта самая бечевка и соединяла шнур завозушки с тяжеленным грузом, который и завозился на лодке подальше от берега и там опускался на дно.

Для груза завозушки следовало заранее приготовить здоровенный камень-булыжник, способный удержать снасть на одном месте... Как вы можете догадаться, Нижняя Волга, видимо, не попала в свое время в зону действия того самого ледника, что нагородил по нашей Средней полосе горы-морены и оставил после себя на земле массу камней. Так что раздобыть камень-груз в описываемых мною местах было не так-то легко. А потому особым вниманием охотников до запретной рыбы пользовался берег реки возле села Петропавловки - этот берег когда-то старательно и укрепили теми самыми камнями-булыжниками, которые как раз и подходили больше всего для огружения снасти-завозушки.

Эти камни-булыжники, укреплявшие берег реки, вроде бы никто и не охранял, и ты легко, не опасаясь ни с чьей стороны никаких особых санкций, по дороге к своей запретной ловле мог завернуть к Петропавловке и прихватить с собой сколько-то желанных камней-булыжников.

Таким "булыжным" промыслом занимались здесь, видимо, давно, о чем красноречиво свидетельствовали здоровенные плешины, оставшиеся среди камней по всему Петропавловскому берегу.

Вот так, добыв необходимый груз, разбойные рыбачки и отправлялись на свой запретный промысел, не всегда догадываясь, что как раз там-то, в Петропавловке, их, занятых добычей камней-булыжников, как раз и заметил-засек тайный дозор инспекторов "КУРа"... Ну, а дальше уже, как говорится, дело техники...

Дальше "кур" позволял запретным рыбачкам завезти подальше от берега свои снасти, а там, помня, конечно, какие именно лодки грузились нынче в Петропавловке камнями, отправлялись следом за ними и, опустив с борта своей лодки кошку-якорек, сгребали ей все снасти-завозушки.

Правда, поговаривали иногда, что такие рейды с кошками-якорьками, волочившимися сзади за лодкой, "куры" не спешили проводить тут же, вслед за рыбачками - они, мол, позволяли и завезти завозушку, позволяли и осетру отыскать на дне реки предложенную ему наживку и только потом являлись со своей кошкой и, мол, выгребали уже снасть вместе с пойманной рыбиной, которую, разумеется, обратно в Ахтубу не отпускали.

Эта байка была весьма обычной в то время на Ахтубе, но я ее никогда не проверял и, видимо, не без основания относил прежде всего, как теперь говорят, к информационному обеспечению уже упомянутой мною игры в "полицейские и воры"...

Но вернемся все-таки к завозушке... Груз-булыжник на дне. Шнур натянут струной от берега к середине протоки. Конец шнура, что остается на берегу, накидывается петлей на крепкий кол, прочно вбитый в дно протоки и скрытый водой. И теперь можно отдыхать у костра в стороне от своей завозушки и молить Бога, чтобы сюда, к тебе все-таки не нагрянул "кур" и не угробил бы всю твою снасть.

Ну, а с утра пораньше к завозушке. Прежде всего нащупать ногой в воде шнур снасти. Так и есть: шнур, уходивший с вечера прямо воду, сейчас снесен течением и вытянут почти вдоль берега... Значит осетр схватил наживку, проглотил крючок, а затем рывком разорвал бечевку, связывавшую шнур снасти с грузом. Груз-камень остался на дне, а осетр, сносимый течением, увлек за собой всю снасть - вот шнур завозушки и пошел теперь вниз по реке острым углом к берегу.

С попавшимся на крючок осетром приходится обходиться точно так же, как обходятся с такой же рыбой, попавшейся на крючок закидушки: хватают его за хвост и вытаскиваю таким способом из воды.

Вот, собственно говоря и все, известные мне отношения людей, промышлявших на Ахтубе, с запретным осетром, с царь-рыбой, как назвал когда-то почти такого же осетра мой добрый знакомый, увы, ныне уже ушедший от нас, замечательный писатель Виктор Петрович Астафьев...

Написав свою "Царь-рыбу", милый Виктор Петрович прислал мне письмо, в котором просил посмотреть рукопись: мол, сам я, - писал он, - уже лет двадцать не бывал в охотничьих избушках, а ты, мол, всегда в лесу, у воды - посмотри, мол, не наляпал ли я чего тут по забывчивости...

И сейчас "Царь-рыба", подаренная мне Петровичем, передо мной на книжной полке... И может быть, именно эта замечательная книга и вызвала теперь у меня из памяти свою собственную царь-рыбу, с которой воле-неволей пришлось мне знакомиться во время работы на берегу Ахтубы...

ЗАЛИВНЫЕ ЛУГА.

Не знаю, как для других, но для меня слова "заливные луга" звучат самой настоящей музыкой, приносящей с собой прежде всего добрые воспоминания ...

Река Ока, село Алпатьево на высоком берегу Оки всего в каком-то километре от границы с Рязанской областью...

Ока внизу, под горой, а сразу на той стороне реки до самого горизонта, до темнеющей полоски мещерской чащи, луга, луга и луга, уходящие каждый год под разлившееся морем бескрайнее половодье.

Потом полая вода постепенно уходит, избавляет от своего плена село Слемские Борки, что собрались в кучку на левом берегу Оки, у самых заливных лугов, и тогда то пространство, которым совсем недавно владело только весеннее половодье, понемногу начинало зеленеть от поднимавшейся повсюду травы. И очень скоро там, на том берегу реки, буйно расходилось новое море - море цветущих трав.

Там, в травах, всегда было очень много ягоды - луговой клубники, но туда за ягодами можно было попасть только по случаю на чьей-нибудь лодке. Но лодок в нашем селе, увы, почти не было, а потому и путешествие в заливные луга оставались для нас, малышни, только мечтой.

Но мечта эта наконец все-таки сбывалась: в заливные луга отправлялись колхозные бригады на сенокос, и конечно, тут от нас, от босоногой ребятни, уже никак нельзя было отвязаться.

Траву скашивали, сено убирали в стога, и с этими стогами наши заливные луга будто оживали, будто начинали жить по-новому...

Со своей алпатьевской горы, нависавшей над Окой, я нет-нет да и принимался пересчитывать стога сена, стараясь угадать за ними те заливные озера, о которых слышал не раз и о встрече с которыми тайно мечтал.

Я без конца повторял про себя имена этих озер: Долгое, Ситное, Осетринное...

Долгое - было очень понятно, оно было узким и действительно длинным, долгим. Так же легко разгадывалось и имя Ситного озера, круглого, похожего формой на хлеб-житник, выпеченный на поду русской печи.

Но откуда взялось здесь Осетриное озеро? Неужели когда-то по весенней воде в это, самое большое из всех наших заливных озер, и забрел громадина-осетр, а там не успел уйти в реку вместе с полой водой, остался в озере и, наверное, в конце концов и был выловлен каким-нибудь удачливым рыбаком.

Было ли все это именно так?.. Не знаю. И никто так и не смог открыть мне тогда тайну этого загадочного имени - Осетриное...

Сколько самых разных озер, стариц, проток было по нашим заливным лугам! Сколько удивительных встреч с самыми разными рыбами и с самыми разными птицами выпадало мне здесь потом, когда я уже подрос и мог совершать самостоятельные путешествия на ту сторону Оки.

Не знаю, что сохранилось сейчас там, за Слемскими Борками, целы ли, живы ли мои заливные озера и озерки... А может быть, и их настигла в свое время погромная мелиорация?.. Я не хочу всего этого знать - не хочу расставаться с памятью своих прежних заливных лугов, приоткрывшими когда-то мне некоторые свои тайны... Пусть эти луга за Окой будут и теперь для меня такими же загадочными, не познанными до конца - пусть будут, останутся той тайной-сказкой, без которой так грустно было бы находиться на задерганной нами нашей земле.

Вот с такими загадками-тайнами, с такой доброй, сказочной, врачующей музыкой я и встречаюсь всегда, когда слышу эти слова "заливные луга"...

Вот почему и там, на Ахтубе, рядом с осетровыми ямами и жереховыми перекатами, даже после самых неожиданных встреч с самыми разными обитателями ахтубинских глубин, я все равно с тайной, немного шальной мыслью поглядывал туда, где совсем неподалеку раскинулась еще почти первозданная по тем временам ахтубинская пойма с ее бесчисленными заливными озерами и озерками.

К таким заливным озерам и озеркам за Ахтубой мне иногда удавалось попасть, но все эти путешествия были обычно многолюдны и шумны, а потому и никак не получалось у меня тут уйти одному, скрыться в заливных ахтубинских лугах. Да и сами наши путешествия в луга всегда носили самый что ни на есть меркантильный характер - чаще всего меня приглашали в подобные поездки охотники до пресноводных раков, так что я волей-неволей вынужден был поддерживать компанию, на время позабыв о манящих меня к себе тайнах здешней поймы.

Своих раков мои друзья-попутчики черпали из какой-нибудь ахтубинской старицы небольшим бредешком, черпали вместе с кучей подводных трав и не очень поворотливыми на суше водяными черепахами. Этих черепах наши охотники, конечно, отпускали обратно в воду, а вот добытых раков выбирали из кучи травы всех до одного и тут же отправляли их в ведро с кипящей водой. А далее эти самые раки, красные и еще горячие от воды-кипятка не без удовольствия поглощались нашей промысловой артелью.

Конечно, вареные раки - это прекрасно, но куда прекрасней было все то, что окружало тогда наш раколовную экспедицию... И заливные озера, не видевшие еще в это лето до нас никаких людей, и почти сплошь заросшие самой разной водяной травой озерка-блюдца, в которых могли задержаться с весны щуки и задержаться порой в таком устрашающем количестве, что вокруг них не оставалось вскоре ничего живого: все, что можно было сожрать, эти хищные рыбы почти сразу же сожрали и переварили в своих желудках, а там и выловили следом и своих кровных родственников поменьше ростом. И теперь, только-только заслышав плеск, подкинутой им спиннинговой блесны, тут же кидались к ней наперегонки.

Как-то в таком вот щучьем аквариуме-тюрьме на моих глазах выловили на спиннинг одну за другой больше десятка приличных щук. И щуки все продолжали и продолжали бросаться на каждый шлепок блесны по воде.

Как хотелось мне порой оставить вдруг свои инженерные дела и хотя бы на время уйти, исчезнуть, раствориться здесь, стать частью этих лугов-заповеди и наконец пожить той настоящей, вольной жизнью, какая была отпущена тогда всему живому здесь, в ахтубинской пойме...

Увы, тогда все это было только мечтой-фантазией, но эту свою мечту в будущем я все-таки собирался реализовать и как-нибудь все-таки отправиться в путешествие по ахтубинским заливным лугам.

Для такого путешествия я предполагал приспособить велосипед с легким прицепом на тех же велосипедных колесах - на таком прицепе и должна будет перемещаться вслед за мной, велосипедистом, небольшая лодочка-байдарка. Там, где мою дорогу вдруг преградит какое-нибудь серьезное водное пространство, я собирался спускать на воду свою лодочку, размещать на ней и велосипед и колеса прицепа и форсировать таким образом встретившуюся мне водную преграду.

И все это было все-таки не фантазией, а реальным, просчитанным проектом, просчитанным к тому же не самым плохим по тем временам авиационным инженером, у которого с институтских времен осталось в крови на век умение стремиться к очень легким и в то же время очень прочным конструкциям.

Увы, после выпавшей мне работы на Ахтубе у меня уже не получилось вернуться в те самые края... А там вместо путешествия по заповедной ахтубинской пойме было подарено мне судьбой другое удивительное путешествие - путешествие по Архангельской тайге.

Но свою мечту - заливные луга в пойме Ахтубы я, честное слово, все еще храню в себе. И сейчас, когда в магазинах в достатке прекрасного, легкого и надежного снаряжения, я нет-нет да и прикидываю, как именно можно было сейчас экипироваться для того же путешествия по ахтубинской пойме...

Не знаю, что сделалось с теми заливными лугами в пойме Ахтубы после того, как я оставил только что упомянутые мной благословенный места... Нагрянула ли туда вездесущая мелиорация, все ли изменила она в тех местах? А может быть, и там давно жестко навис над всем, когда-то живым и чистым, неотвратимый антропогенный пресс, который мы, люди, чаще всего не умеем во время замечать и который только по нашей вине уродует и уродует ту землю, которую вообще-то считаем мы своей, родной и которую, увы, так и не научились еще ревностно беречь.