Рыбная ловля по-русски

Этот рассказ я назвал "Рыбная ловля по-русски" - именно рыбная ловля, а не рыбалка, ибо под рыбалкой в последнее время мы стали понимать не то замечательное состояние-увлечение, которому и до сих пор откровенно отдаются очень многие наши сограждане, а лишь нечто, увы, сопутствующее ныне рыбной ловле: праздное пребывание на берегу водоема, азартное потягивание из воды добычи, а далее бурное чревоугодие с обязательным возлиянием. Все это ныне и именуется рыбалкой, которую и устраивают теперь чаще только для того, чтобы вот так вот и отвлечься от недельного напряжения на работе и постараться снять накопившийся стресс. Я же буду рассказывать только о рыбной ловле, которую привелось мне встретить в стране Суоми и которая по-своему, по-русски, хранится еще нашей землей.

Об озерах Финляндии и об их удивительных обитателях знал я кое-что еще по старым книгам, изданным в начале прошлого века. Эти книги, к счастью, писались не писателями, как теперь называют всяких авторов почти любого печатного продукта, а рыболовами, действительно увлеченными своим делом, повидавшими много самых разных рек и озер и не скрывавшими своих успехов и поражений. Вот этот самый, личный опыт автора, описание ярких, удивительных встреч с теми же щуками, лещами... и составляют, на мой взгляд, главную ценность нашей русской рыболовной литературы.

Кстати говоря, такой же личный опыт авторов находили мы раньше и в книгах, посвященных тому же огороду, саду, пчелам. Это уже потом, когда написание книг стало известно многим, как достаточно хлебное дело, у нас и появились такие определения "писательского продукта", как компиляция, а там и плагиат. И что удивительно, число непонятно откуда взявшихся авторов, переписывающих друг у друга частично, а то и полностью "оригинальные" произведения, посвященные огородным грядкам, саду, пчелам и той же рыбной ловле, не смотря на весьма определенную критику со стороны людей, авторитетных в этом деле, росло и росло. Грешен я, покупал, собирал почти все книги, издаваемые у нас по охоте, рыбной ловле, огородничеству, садоводству и пчеловодству. Правда, в последнее время это свое занятие я оставил, но все равно собралось у меня к сегодняшнему дню изданий по интересующим меня темам, пожалуй что, на приличную библиотеку.

Вот почему с таким удивлением осматривал я книжную полку в доме моего знакомого рыболова-финна, где отыскал всего-навсего одну единственную книгу, посвященную рыбной ловле в стране Суоми. Это было солидное, видимо, дорогое издание - книги в Финляндии тогда казались мне очень дорогими. Я внимательно перелистал всю книгу и убедился, что такого одного единственного справочного пособия действительно хватит любому человеку, собравшемуся ловить рыбу в этой стране.

Здесь были краткие, но точные описания всех обитателей рек, озер и Балтийского моря, были описания всех снастей, всех способов ловли. Все описания сопровождались очень точными рисунками. И даже у меня, почти не знавшего финского языка, осталось, пожалуй, полное удовлетворение от такого фундаментального издания.

Конечно, не было здесь рыболовных рассказов, не было переживаний автора при встрече с теми или иными обитателями местных вод, но финнам я прощал такое упущение - люди они куда более сдержанные, чем мы, куда более прагматичные: если занимаешься рыбной ловлей, то будь добр, прежде всего лови рыбу, а что касается восходов и закатов, красок воды и неба, то для этого моим друзьям-финнам, наверное, совсем не обязательно брать в руки удочки или спиннинг.

Что еще извлек я из этой финской рыболовной энциклопедии...Здесь были описания не только вполне спортивных, с нашей точки зрения, снастей и способов ловли - в книге рассказывалось и о ловле рыбы сетями, катисками, и что меня удивило больше всего, здесь была и острога и специальное устройство для разведения огня на носу лодки - словом, было с точностью хорошей инструкции описано т.н. лучение рыбы.

Я поинтересовался у своего финского коллеги, как относятся в Финляндии к этой самой остроге, и получил вполне разумный ответ: осенью, когда вода становится совсем прозрачной и когда многие рыбы в преддверие холодов идут в берег, острога - вполне достойный способ охоты. Это традиционный способ охоты за рыбой у финном - и почему его надо забывать? Пожалуйста, если интересуешься такой охотой, свободно покупай в магазине острогу, затем приобретай разрешение на такую охоту и отправляйся со своим орудие лова на воду, но отправляйся только в определенные места и в определенные для такой охоты время, т.е. обязательно соблюдай установленный здесь порядок. И конечно, никаких автомобильных аккумуляторов в лодке, никаких автомобильных фар, как принято при таком браконьерстве в той же Карелии, а прикрепляй к носу лодки специальное устройство, нечто вроде открытого очага, и разводи здесь огонь-луч из смолистых корней той же сосны. Т.е. возвращайся обратно в прежние времена, чувствуй себя старинным рыбаком - финном или карелом, пытай свое счастье и понимай, как трудно давалась твоим предкам каждая добыча, сколько она требовала хотя бы той же подготовки к этой охоте.

Я был полностью согласен со своим финским товарищем в его оценке т.н. браконьерской, по нашим меркам, снасти и способа добычи. Да, финны нашли пути сохранить свой исторический опыт, научились помнить жизнь своей земли. А у нас?.. А у нас в той же Карелии острогу по-прежнему помнят и частенько достают ее для охоты. И охотятся с этим очень грозным оружием в руках непорядочные, жадные люди и не в специально выделенном месте, не в строго оговоренное время, а там и тогда, когда добыть острогой можно много рыбы.

Бьют у нас острогой прежде всего нерестящуюся щуку. И угомонить таких добытчиков бывает порой очень непросто: никакого надзора за водоемом тут обычно и нет, а обращаться к совести таких нарушителей пустое дело. Пребывает наш народишко по многим, в том числе и не всегда зависящим от него самого, причинам часто в состоянии существа хищного: мол, лови, дави, вали... Ну, как тут управиться с таким разбоем.

Тогда в Финляндии, в магазине, где я внимательно осматривал вполне прилично сработанную острогу для добычи рыбы, вспомнился мне один молодой мужик, что обычно приезжал из Петрозаводска в свою деревню, где зимовала его престарелая матушка, как раз к нересту щуки. И, особо не скрываясь, бил он этих щук острогой столько, сколько мог унести домой. Помнится, как этот добытчик Володя однажды хвастался мне, что вот меньше чем за неделю набил чуть ли не полторы сотни щук... Ради чего?.. Прежде всего ради щучьей икры - наш добытчик увез в тот раз в Петрозаводск здоровенный бидон этого самого местного деликатеса. А сама рыба? Выпотрошенных щук солила и складывала в кадушки его мамаша - в запас на лето, когда некому будет поймать ей ни окуня, ни щуки на рыбный пирог, рыбник. Но всю заготовленную рыбу старушка так и не успела перевести на рыбные пироги - с летней жарой кадушка с щуками закисла, а там испорченная рыба оказалась в заливе, что за родовым домом наших героев. О таком бесславном конце осторожной охоты, устроенной в эту весну на нашей речке, узнал я совсем случайно - заглянул на своей лодке-кижанке в знакомый залив и меня чуть не вывернуло от запаха тухлятины - у старушки не было сил бросить испорченную рыбу подальше в воду и она оставила ее почти что на самом берегу.

Вот и вся наша острожная разбойная охота по весне...

А осенью, когда опускаются на озеро первые слепые от темени ночи?.. Тут и пойдут гулять по воде лучи автомобильных фар: то там, то здесь, то далеко, то совсем под твоим берегом. Как-то прибывшие на свою разбойную охоту рыбаки, видимо, не достучавшись ко мне, потихоньку отвели от берега мою лодку, а к утру, пока я еще не пробудился, поставили ее на место. Нет, эти ночные тати были не до конца испорченными людьми: за лодку, которой попользовались, они расплатились со мной, оставив в носу посудинки, как плату-дань, здоровущего леща. Только вот не успели мои ночные визитеры вымыть саму лодку, и я по крови и слизи на дне и по бортам лодки смог довольно-таки точно представить себе картину ночного побоища, в котором волей-неволей поучаствовала и моя кижанка.

Ну, какой тут этнографический эксперимент со старинной стастью, что весьма удается в стране Суоми?! Мы пока и без разрешений, и без строгих напутствий не забываем, когда и где можно вычерпать из водоемы чуть ли не всю рыбу.

Мой финский знакомый, товарищ по увлечению рыбной ловлей, не занимается зимой ни мормышкой, ни блесной. Блесны, воблеры, спиннинг - все то будет летом здесь, у островов Балтийского моря, а по зиме свой рыбацкий дух мой коллега поддерживает только сетями...

Сети свободно продаются в магазине - выбирай любую на любую рыбу. Затем приобретай в банке билет-разрешение, стоимость которого зависит прежде всего от количества сетей, которые ты собираешься пустить в тоже Балтийское море. А дальше, запомнив разрешенные места и разрешенное время ловли и соблюдая все условия и запреты, пожалуйста, пускай сети на того же балтийского сига.

Сеть у моего знакомого стоит подо льдом в нескольких километрах от берега. Туда, к сетке мы добираемся сначала на машине по нормальной финской дороге, которой положено находиться в отличном состоянии в любое время года. Машину оставляем возле дороги, снимаем с багажника лыжи и уже на лыжах уходим по льду залива.

С собой только рюкзачок - для рыбы и для термоса с кофе и бутербродов - после того, как сеть будет проверена, мы разведем на островке небольшой костерок-тепличку, подкрепимся, а потом и подрубим несколько худосочных осинок для зайцев - мои здешние друзья не только рыбаки, но еще и охотники...

Тяжелая пешня, широкая лопата- черпак с отверстиями для того, чтобы очистить прорубь ото льда - все это остается здесь, на льду, в море, тут же на пешне и черенке лопаты и прочная веревка, которую пропускают под лед, чтобы вернуть проверенную сеть обратно.

Конечно, я удивлен, но для приличия только про себя - нельзя мне еще раз подтверждать здесь наше доморощенное варварство, когда ничего не оставишь на том же льду, когда и за сеткой, пущенной в воду, надо все время приглядывать, чтобы кто не упер. А тут и пешня, и черпак-лопата, и веревка - все новенькое, как будто только что из магазина, и сама сеть остаются вдали от берега одни без надзора целую неделю.

Улов в этот раз невелик - всего тройка сигов. Сегодня, после возвращения домой с рыбной ловли, их подсолят, а затем и закоптят - и вечером, пожалуйста, на сига горячего копчения.

Вот и вся сетевая ловля по зиме в здешних местах

За сигами горячего копчения мой финский знакомый вспоминает летнюю рыбную ловлю. Там другое дело - тогда надо идти к островам, оставлять свой катерок на заранее отведенном ему причале и, вооружившись спиннингом, обходить остров... Ловля обычная, известная нам по тем же губам и островам Онежского озера. Блесна отправляется подальше от берега, на глубину, а затем не спеша возвращается обратно. Вспоминаются тут гранитные, суровые берега нашего озера-моря, вспоминаются острова и поднявшиеся высоко над ними боры-черничники. Все эти места у нас еще не обжиты до конца, не окультурены, и встреча с ними всегда как встреча с самой первозданностью... А что здесь, у финнов?

Года через два после первого знакомства с зимней Финляндией привелось мне побывать здесь и по летнему времени.

Машина доставляет нас к причалу, к скромному, но деловому катеру, которым на паях владеют мой знакомый и два его товарища. Рубка, палуба сзади за рубкой, внизу двухместная каюта. Идем по Балтийскому морю к дальним островам архипелага. Погода чудесная - полный штиль, мирное солнце. Наконец причал у лобастого гранитного берега. В гранит посажен стальной стержень - за него и чалимся. У нашего катера свой именной причал. Пока мы готовим снасти, рядом с нами причаливает еще один, почти точно такой же катер. Это знакомые и Ялмари и его друзей. Но рыболов среди них, по-моему, нет - весь день они проведут только на своем катере.

Рыболовы пока только одни мы с Ялмари. Мне вручается спиннинг и пакетик с блеснами. Удилище, катушка - это передается мне только на время, на прокат, а вот пакетик с блеснами - это подарок.

Не раз отмечал я, как мои знакомые рыболовы-финны почти перед каждой (все-таки довольно редкой для них) рыбной ловлей прежде всего отправляются в магазин и приобретают там хоть какие-то, но новые снасти, которыми обязательно похвастаются потом перед друзьями. На этот раз заведенное здесь правило не обошло и меня - в подарок мне несколько довольно-таки дорогих, только что появившихся в продаже, блесен-лепестков.

У блесен весьма тяжелые грузы над крючками, сразу под лепестками. Лепестки узкие - по-моему они лучше подошли бы для быстрой реки - такими блеснами неплохо половить именно на течении. А здесь, в море, у острова, как в озере, лучше бы блесны с лепестками пошире, поупористей... Но дареному коню в зубы не смотрят.

Минуем кряжистые сосенки, поднявшиеся среди морских ветров над гранитом острова. От сосенок до обреза воды метров пятьдесят-семьдесят. И весь этот берег сплошь застелен жестковатой травой, больше похожей на низкорослые кустарники -

карлики. Но это все-таки трава... Какая?.. Я тогда почему-то не задумался над этим, а сейчас точно вспомнить эти травянистые растения уже не могу. Тогда я больше был занят

выбором места, где первый раз отправить свою блесну в морскую глубину.

И глубина, действительно, начиналась сразу от берега: у берега с метр - полтора шириной покачивалась вместе с приливной волной полоса водяных растений, а далее нагромождение камней круто сваливалось в темноту.

Спиннинговая ловля здесь довольно-таки проста: блесна посылается как можно дальше от берега, а затем эту блесну ты возвращаешь обратно, ведя обязательно как можно ближе ко дну. Моя тяжелая блесенка-лепесток это указание соблюдала, и ее крючок то и дело чиркал на дне по камням.

Один, другой, третий заброс - и только тут самый первый мой окунек, дань седой Балтики... Окунек средних размеров: весом граммов на триста и очень светлый. Такие окуни бывают только в прозрачной воде с таким же, как сейчас их одежда, светлым дном.

Управляюсь с пойманной рыбой и только тут отмечаю, что стою не просто на берегу у края воды, а на тропинке, видимо, давно намеченной здесь не одним любителем рыбной ловли. На тропинке почти нет никакой растительности, а вот рядом с ней, и справа, и слева, никем не смятая все та же самая трава-кустарнички, что первозданно выстилает все пространство от сосенок, тесно поднявшихся над островом, до самой воды. Значит, все любители рыбной ловли передвигаются тут вдоль берега только по этой тропе, а потому и не мнут, не портят остальной травяной покров.

Двигаюсь дальше по подаренной мне тропе и замечаю, что эта тропа еще и отмечена цветными ленточками. Ленточки, видимо, из какого-то мягкого пластика и прочно удерживаются среди травы-кустиков. Эти ленточки как указатели, куда можно, куда нельзя здесь наступать ногой.

Такой порядок меня не беспокоит, никак вроде бы и не ограничивает меня в моем передвижении: тропа достаточно широка и проложена вдоль берега как раз так, как удобней всего передвигаться здесь такому вот рыболову, как я... Ну, а чуть позже встречаются мне на тропе и молодые хозяева этой земли - ребята, добровольные защитники природы, как называют их здесь в Финляндии, обходят остров и проверяют свои ленточки-указатели. Защитники природы рассказывают мне, что иногда им приходится и подправлять эту тропу, размещать ленточки-указатели немного в другом месте - бывает, что они убеждаются по следам, оставленным вдруг не на самой тропе, а рядом с ней, что здесь тропа указана ими не очень удобно для людей, и тогда свой прежний проект они согласно изменяют. Сегодня выходной день, сегодня здесь будет много людей, которые тоже должны знать, что можно, а что нельзя тут, на острове, который при всем хозяйском внимании людей, пекущихся о его благополучии, никак не кажется слишком окультуренным. И даже аккуратная поленница дров, ровненько напиленных сухих сосновых веток и сложенных возле костра-очага, предназначенного для всех посетителей острова, никак не кажется чем-то инородным среди золотистых стволов сосенок и никем не обиженного борового мха. И даже общественный туалет, сработанный из досочек-вагонки, покрашенных под цвет сосновых стволов, не очень напоминает о людях, которые давно выбрали это место для своего воскресного отдыха.

Расстаюсь с молодыми людьми, защитниками родной природы, что отправились дальше подправлять вдоль тропы свои ленточки-указатели, и добираюсь наконец до скал...

Скалы не очень высокие, но между ними щели-колодцы, где лениво покачивается язык штилевого прибоя...

Такие узкие гранитные колодцы между скалами я встретил впервые в Карелии, на Укшезере, в Сургубе. К ним нельзя было близко подойти - мешали отвесные стены - этой прозрачной водой можно было любоваться только с высоты в несколько метров. И в этой узкой щели-колодце с удивлением обнаружил я большущих окуней - и таких окуней здесь было довольно-таки много.

Чем было такое естественное убежище для этих рыб-окуней: местом отдыха, отстоя в перерывах между охотами, или же охотничьей засадой? Тогда у меня с собой, как и теперь, тоже был спиннинг. Я отправил свою блесну в воду, не спеша стал подводить ее к окуням, собравшимся в своем колодце... Никакой реакции... Значит, сыты - значит, они здесь, в колодце, не в охотничьей засаде, на отдыхе.

Дальше забрасывать на глубину блесну я не стал, а просто опустил ее сверху в щель-колодец. Блесенка, легкий, отзывчивый на любое движение, лепесток, уходя на дно, сверкнул раз, два, три своим золотистым металлическим блеском...и тут же оказался в пасти окуня-разбойника.

Окунь был так велик, что я его не без труда извлек сначала из воды, а затем волоком по гранитной стене подтянул к себе.

Изучать дальше настроение окуней, собравшихся тогда в своем колодце, я не стал - оставил их в покое. А вот теперь, здесь на острове, поднявшегося когда-то среди волн Балтийского моря, очень даже хотел поискать окуней именно в здесь, щели-колодце. И одну такую сговорчивую рыбку я все-таки поймал.

Вот так, только с двумя окунями, и явился я пред светлые очи своего друга-финна, показавшего мне в свое время, как разыскивают подо льдом зимнего сига, а теперь вот доставившего меня на рыбную ловлю на остров Балтийского моря... У моего же друга Яльмари дела были не на много лучше, чем у меня: ему досталась вообще только одна единственная рыбина, но это рыбина была уже не окунем, а кумжой, правда, совсем небольшой - всего на какие-то полкилограмма. Эту кумжу, как трофей более достойный, отправили в холодильник, что был при нашем катере, ну, а моих окуньков-разбойников мы испекли на решетке очага и с аппетитом употребили на обед...Словом день этот закончился бы совсем чудесно, если бы не одно горькое событие, виновником которого волей-неволей стал прежде всего я сам...

Закончив обследовать гранитные щели-колодцы, я спустился со скалы и отправился дальше по тропе, огибавшей остров и приводившей в конце концов к тому самому месту, где стоял наш катер. И как раз тут впереди меня из прибрежной травы на воду поспешно выбралась утка, а следом за ней, чуть ли не приклеившись к ее хвосту, плотной кучкой оказались на воде и ее малые утята...

Я остановился, не желая дальше пугать утиное семейство. И утка, видимо, поняла, что большой опасности от меня не исходит, но все-таки не повернула к берегу, а продолжала оставаться на открытой воде...И тут откуда-то сверху к утке и ее утятам ястребом опустилась большущая чайка. Скорей всего это была именно серебристая чайка, не брезгующая частенько охотой за чужими птенцами...

Утка, видимо, еще не успела оценить опасность и подать сигнал тревоги, как чайка-ястреб ухватила клювом утенка и быстро поднялась с добычей над водой... И что меня, знавшего в общих чертах, как положено вести себя нашим уткам, особенно удивило: даже после атаки врага, унесшего у нее утенка, утка-мамаша не подала сигнал тревоги, не кинулась к спасительному берегу, ее утята не нырнули в воду, а вместе с незадачливой матерью продолжали не спеша двигаться куда-то дальше, как будто только что не произошло ничего особенного.

Я совсем присел на тропу, чтобы уже никак не пугать утиное семейство, долго ждал, что будет дальше, и только после этого утка соизволила вспомнить о спасительном береге, где среди густой травы пернатым врагам уже не так легко отыскать малых утят.

Это события я с грустью вспоминаю до сих пор, определенно считаю и себя, побеспокоившего утиное семейство, спугнувшего, вынудившего его выбраться на воду, пожалуй, главным виновником всего происшедшего.

Увы, такова жизнь: частенько мы волей-неволей, всего лишь по той причине, что мы просто есть, просто бродим по своим, и пусть точно определенным тропам, становимся причиной совсем не обязательных в иных случаях, потерь в природе...

Другого свидания с Балтийским морем в Финляндии мне пока не представилось. Но и этого одного, наверное, хватит, чтобы как-то оценить, что делают финны для своей земли, для своих воды... И возле такой воды действительно можно как следует отдохнуть

душой и телом после рабочей недели... Спасибо тебе, Финляндия, спасибо вам, мои друзья-финны - живите и дальше своей старательно устроенной жизнью... Мне же возвращаться домой в Карелию, где ждет меня несколько другая жизнь и другая рыбная ловля. И именно с этой рыбной ловлей по-русски и предлагаю я познакомить своего друга Ялмари.... Ялмари обещает обязательно приехать ко мне в тайгу и в конце концов слово свое сдерживает.

Я жду Ялмари в своем собственном доме на берегу Пелусозера. В этом доме я провел не один год, возвращаясь сюда всякий раз еще в самом конце зимы и расставаясь со своим жилищем на зиму только перед самыми холодами. Так продолжалось больше десяти лет. Но теперь мой дом почти сирота. Я приезжаю сюда нынче совсем редко, чаще здесь бывают мои сыновья, они-то и приносят мне известия, как там, в тайге, чувствует себя сейчас мое прежнее доброе жилище.

Нередко сыновья привозят мне с берегов Пелусозера и очень приятные для меня письма-благодарности от неизвестных мне людей, которые в своих путешествиях останавливались в моем доме. Такие посетители не приносят с собой никакого вреда гостеприимному для них жилищу - больше того, кто-то еще и убирает кой-какой мусор, оставшийся от других заезжих квартирантов, которые могут не утруждать себя даже уборкой за собой.

Сейчас, ожидая Ялмари, я прибыл на Пелусозеро заранее, чтобы навести хоть какой-то порядок, чтобы не ударить в грязь лицом перед страной Суоми, которая имеет право вслух гордиться даже своим самым чистым в Европе снегом.

Прежде всего инспектирую баню. Очаг в бане подправил в прошлом году мой младший сын - баня нормально топится. Ведра для бани и все остальное, необходимое для банного ритуала, в этот раз я привез с собой на своем трудяге уазике-буханке. Баня у меня топится по-черному. Кого-то эта особенность моего сооружения, предназначенного для высококачественного банного отдыха, может сначала и напугать, но только не жителя Финляндии, где баня по-черному, с дымом внутрь, считается самой дорогой баней... Словом, с баней у меня пока все в порядке.

Увы, мои прежние лодки меня в этот раз так и не дождались... Старая лодка, которую мои сыновья сразу окрестили "щукой", и которая шустро ходила под мотором, сгнила, а другую лодочку-кижанку, у которой корма и нос на одно лицо, чуть ли не перед самым моим приездом какие-то тати, прибывшие сюда с машиной, на глазах у всех местных жителей-дачников просто умыкнули и куда-то увезли.

Моя соседка, Дина Михайловна, уроженка нашей деревни, а ныне петрозаводская пенсионерка, тут же, как только я прибыл в Пелусозеро, шепотом сообщила мне, что она, мол, знает, кто и куда увез мою лодку, но ни за что не скажет.

Что делать - здешний народец давно живет круговой порукой, а вместе с тем и не очень уважаемым мною промыслом - умыканием чужого имущества, оставшегося почему-либо без прежнего хозяина.

Когда-то такую особенность здешних своих соседей пытался объяснить я социально-биологической особенностью местного населения, никогда не жившего в бытовой роскоши: мол, если прежний хозяин оставил что-то, что может пригодиться и пусть не сегодня, а когда-то в будущем, то зачем этому оставленному пропадать зря... Вроде бы все это можно понять и объяснить. Но эта логика, по моему разуму, требовала и относительно честности от соседей, подобравших в надежде, что ты не схватишься, что-то из твоего имущества: ну, взял, ну, попользовался, но явился вдруг хозяин, скажи ему, что его весла от лодки, его кастрюли-миски, его ведра из бани, его кочерга и даже лопата для хлеба и рыбных пирогов, на которой и положено отправлять в печь подобные изделия, - мол, все это у меня, мол, если надо, то верну обратно. А то лучше сам, без всяких разговоров, верни на место в дом все, что успел там позаимствовать, если прибыл домой хозяин... Ан, нет... Держат мои соседи у себя по домам все мое прежнее имущество и молчат, будто и не знают, не ведают, куда что делось из моего дома. Я же жалею их и, прощая, молчу: не хочу портить себе те несколько дней на берегу озера, которые могут быть в этот раз очень счастливыми для меня.

Бог с ними - он им судья. Но все равно как-то неприятно, нехорошо: увидишь те же весла, когда-то старательно выделанные вот этими самыми руками, отворачиваешься сам от дорого тебе предмета - вроде как бы и не они, твои соседи, уволокли у тебя из дома все до последнего гвоздя, до пробок-предохранителей от электрического счетчика,.. а ты сам вроде бы как-то и виноват перед ними в том, что стали они, якобы, по твоей вине этими самыми умыкателями.

Те несколько дней, что остались мне до встречи друга-финна, употребил я и на частичное восстановление хозяйства... Ну, Бог с ней куда-то утащенной лодкой-кижанкой - у меня в машине лодка-резинка "Кайман 3" с трёхсильным подвесным мотором "Джонсон". Обойдемся этой посудинкой. А вот свою собственную кочергу к печи и свою собственную лопату для рыбников пришлось мне все-таки чуть ли не со слезами выпрашивать обратно все у той же соседки-дачницы, еще больше раздобревшей на пенсионных хлебах.

Кочергой и лопатой я наконец обзавелся, муку и все остальное для приготовления нашей традиционной пищи из рыбы: ухи, рыбных пирогов-рыбников, жареных окуней, - я привез с собой. В конце концов все более-менее устроил и даже дом вокруг окосил тоже привезенной с собой косой- избавил его от травы, поднявшейся вокруг чуть ли не в рост человека, а там и отправился встречать своего иностранного друга...

Наша, забытая Богом деревушку, которую ее прежние обитатели, а ныне просто дачники, вспоминают теперь только по летнему времени, моего финского друга совсем не удивила. Он рассказывает, что у них, на севере Финляндии, еще к восьмидесятым годам обезлюдило много поселений, где до этого жили люди, заготавливавшие лес. Лес вокруг вырубили, не стало работы и безработные лесорубы переселились в соседнюю Швецию, но свои прежние, осиротевшие ныне, дома помнили и каждый год летом на время отпуска приезжали только сюда, на родину. Словом, такие дачники-кочевники известны были и в Финляндии.

Мне хочется спросить Ялмари, как сохраняются оставленные хозяевами дома, кто сторожит их, следит за ними, но я не хочу лишний раз расстраивать себя - я заранее знаю, что сравнение нашей здешней жизни, где теперь ничего не оставишь без присмотра, с жизнью Финляндии будет явно не в нашу пользу.

Совсем не напугал моего гостя и мой старый дом, некогда крепостью-красавцем поднявшийся здесь над озерной водой, а теперь осевший на одну сторону и давно просивший капитального ремонта... Ялмари - потомственный столяр-краснодеревщих, внук финского фермера, так что такие же дома, как у нас в деревушке, помнит еще с детства. Этот уже потом, когда явился интерес к современным жилищам, прежние дома, рубленные когда-то, как и у нас, топором из леса-кругляка, стали забываться, но и сейчас у кое-кого из фермеров еще остаются, несут свою хозяйственную службу старые, в основном подсобные постройки, сработанные точно так же, как и наши сараи, амбары...

Ялмари с топором в руках обходит весь мой дом и, время от времени постукивая обухом топора по бревнам, по торцам сруба, пощелкивает языком и негромко повторяет свое финское одобрительное "хюве, хюве" - хорошо, хорошо.

Если такой дом немного восстановить, то у них, в стране Суоми, он мог бы стоить больших денег. Сейчас самый дорогой дом у них в сельской местности вот такой, сложенный из кругляка. В таком доме из хорошего леса более здоровая жизнь, чем в современном жилище из современного материала. Но хорошего леса, годного для такого строительства, в Финляндии уже почти нет...

Следующий день мы встречаем на воде. У Ялмари в руках спиннинг, но он почему-то не очень торопится обловить все подходящие для щучьих засад места - мой гость просто сидит в лодке и, как зачарованный, смотрит на воду и на берега озера, к которому почти со всех сторон надвинулась самая настоящая тайга.

Берега нашего озера действительно немного диковатые для нового здесь человека - ты не спеша ведешь лодку вдоль сплошной стены темных, угрюмых елей и нет-нет да и ловишь себя на мысли, что очень может быть, сейчас вот из-за этих еловых стволов покажется какой-нибудь таежный зверь, хозяин здешних мест.

- Есть ли у вас медведи? - интересуется мой гость.

- Есть.

- Много?

- Сейчас, когда людей здесь стало поменьше, медведей прибавилось.

- И ты их часто видишь? - продолжает расспрашивать меня Ялмари.

- Бывает, что и встретишь, но редко. Медведь осторожный зверь, просто так на глаза человеку не попадется.

Первые медвежьи следы мы встретили на следующий день по дороге на Чебусозеро. Именно этот таежную воду я и хотел прежде всего показать своему финскому гостю.

От моего дома до Чебусозера километра четыре с половиной. Сначала на лодке добираемся мы в самый угол залива, оставляем там лодку и по тропе, почти совсем заплутавшей в зарослях малины, добираемся до небольшого мохового болотца...Здесь наша тропа обходит болотные кочки стороной, по сухому месту, то и дело огибая стволы могучих елок. Наконец мы выходим на дорогу.

Дорога тоже давнишняя, уже забытая даже тракторами-вездеходами, которые бывали здесь самыми последними, вывозя бочки с сосновой смолой-живицей, собранной химиками-смолокурами... Смолокуров в наших местах давно уже нет. О них напомнят тебе сейчас разве что старые следы-елочки, порезы на сосновых стволах, давно заплывшие потемневшей от времени смолой...

Старая, замытая со временем тракторная колея тонет теперь в болотце, которое когда-то старалась обойти, затем все-таки выбирается из болотной грязи, поднимается вверх по склону бугра и сразу оказывается в плену у перестоявшего все свои лесорубные сроки векового елового лога.

Здесь то и дело приходится нам обходить по черничным кочкам расплывшиеся во всю ширину дороги глубокие лужи-лывы с застоявшейся, гнилой водой, а следом и перебираться через давно перегородившие лесную дорогу упавшие на землю деревья.

Тогда, когда эту догу помнили люди, упавшие деревья тоже нередко перегораживали путь и пешему, и тем же тракторам, вывозившим из тайги смолу. И о том, как обходились тогда с этими препятствиями, точно рассказывают уже подгнивающие обрубки тех же еловых стволов, торчащие теперь из кустов малины и частого придорожного ельника - здесь когда-то человек, встретивший препятствие, брал в руки топор и обрубал упавший ствол справа и слева от своей дороги. Мы же теперь просто перебираемся через такой завал и идем дальше - у нас не так много времени, чтобы чистить дорогу, да и не собираемся мы пользоваться этой дорогой в дальнейшем. Конечно, следовало бы подумать о тех, кто, может быть, когда-то, как мы сейчас, заглянет сюда, но случится ли такое в обозримом будущем...

Наверное, только кислые, давно зазеленевшие лужи-лывы и упавшие деревья, перегородившие наш путь, и остались бы в памяти о нашем путешествии по этой горе-дороге, если бы не рябчики, что то и дело шумно, весело взлетали совсем рядом с нами. Здесь птицы кормились на ягодниках и, подпустив нас совсем близко, веером разлетались в разные стороны и, не зная, пожалуй, ничего плохого о людях, почти тут же тыкались в попавшиеся им на пути елки и открыто рассаживались там по ветвям..

Ялмари сначала вздрагивал, когда рябчики неожиданно, с шумом вырывались чуть ли не из-под ног, а затем, догадавшись, в чем дело, после каждой встречи с потревоженными нами птицами, останавливался и старался высмотреть этих таежных петушков и курочек в елках, где они только что скрылись.

- Хюве - хюве, хорошо - хорошо. Живой лес, когда в лесу живет много птиц.

Но рябчиками были не последними обитателями нашей тайги, которые так радовали моего финского друга...

Вскоре ели понемногу отступили назад, и вместо густо зеленых разлохмаченных черничных кочек, рядом с золотистыми сосенками, что в свою очередь обступили теперь нашу дорогу, повсюду расстелился седой упругий мох бора-беломошника. И среди этого седого мха тут же загорелись рубиновыми огоньками ягоды брусники.

Конечно, мы не могли не остановиться и не поклониться этой чудесной ягоде, хранящей в себе тепло летнего соснового бора.

Ялмари набрал целую горсть только-только созревшей брусники, держал эти ягоды в руке перед собой, как очень дорогой и неожиданный подарок, и все время негромко повторял:

- Хюве-хюве. Настоящая тайга, ягода настоящей тайги...

И тут, будто в ответ на его "хюве-хюве", чуть в стороне от дороги с громким шумом сорвался настоящий хозяин этих заповедных угодий - петух-глухарь.

Даже я вроде бы вздрогнул от неожиданного грохота глухариных крыльев... Угрюмый таежный петух-отшельник, увы, не показался нам, хотя мы очень старались рассмотреть его среди сосновых стволов...А мой гость так и продолжал стоять, держа в вытянутой руке горсть брусники, и на этот раз от сильного удивления даже не произнес вслух свое одобрительное "хюве-хюве".

Я объяснил Ялмари, что вот так вот неожиданно, громко, сильно и срывается всякий раз с земли таежный петух-глухарь, и что здесь глухарей в общем-то не так уж и мало. А как чудесно токуют, играют здесь свои колдовские весенние игры эти птицы! И вообще, если в тайге живет глухарь, значит, наша тайга еще помнит всю свою историю.

Расстаемся с бором-беломошником, оставляем позади веселые сосенки и снова спускаемся вслед за дорогой в старый-престарый ельник, Здесь на дороге, да и вокруг нее много воды - здесь черное лесное болото, и сюда во времена смолокуров трактора, вывозившие бочками собранную смолу, заглядывали обычно только по холодам, по морозам, которые схватывали, мостили льдом это гиблое место.

Перебираемся через болото, прыгая с одного упавшего когда-то на гнилую грязь дерева на другое. Наконец, и эта грязь-топь побеждена, и перед нами светлый сухой бугорок, который провожает нас вниз, к самой речушке.

Здесь, через речушку, когда-то был удобный мостик - лава, сложенная из двух ровных еловых стволов. Рядом с мостиком из воды всегда торчал шест-выручалочка. Ты ступал на лаву, брал в руки шест, упирался им в дно и осторожно перебирался на другую сторону речушки. А перебравшись, оставлял этот шест-выручалочку уже на другом берегу, чтобы, возвращаясь обратно, снова воспользоваться его услугами. Так было всегда раньше, а сейчас нас не ждали ни шест-выручалочка, ни мостки-лава. Все это куда-то, может быть, и не очень давно скорей всего унесло весенней водой - половодьем. Речка здесь не мелкая, в брод ее не перейдешь. Выходит, надо нам самим устраивать переправу...

Снимаем с себя рюкзаки, уже успевшие натянуть плечи, достаем топор - и за сухими елками-сушинами. Сваливаем две подходящих сушины, очищаем от сучков, обрубаем ненужные для нашего дела вершины. Вдвоем доставляем каждый прогонистый еловый ствол к реке.

Материал на месте. Вырубаю шест, которым и буду опрокидывать сейчас наши елками одним концом на противоположный берег.

Общими усилиями ствол поставлен на попа. Ялмари удерживает его на месте, а я поднимаю повыше шест и осторожно нащупываю на еловом стволе только что сделанную топором зарубку, куда этим шестом следует сначала упереться, чтобы затем коротким толчком уронить первую лаву нашей будущей переправы так, чтобы ее вершина оказалась как раз на противоположном берегу.

Пока все в порядке - один еловый ствол перекинут через водную преграду. Очередь второго. Он тоже ложится на положенное ему место более-менее точно. Подправляю, сдвигаю поближе друг к другу комлевые концы, перебираюсь на другой берег, сдвигаю вершины лав... Переправа наведена.

Речка позади, теперь перебираемся через неподатливую стену таволги и дягеля... Когда-то, кажется, что уже давным-давно, были здесь колхозные покосы. Теперь все это обширное пространство заливного луга, снабжавшее отменным сенцом местных коровенок, напрочь заросло буйной травищей. Трава местами выше человека. Конечно, в этих зарослях не найти и следа прежней тропы, которую помню я еще по самому первому походу сюда, на Чебусозеро.

Наконец минуем траву и снова оказываемся среди столетних замшелых елей. Под ногами снова грязь лесного болота, но не надолго - впереди веселый бугорок и звонкие от щедрого летнего солнца крепыши-сосенки над ковром будто посеребренного упругого мха.

Выбираемся на чистое, светлое место и оглядываем друг на друга. Я давно привык воевать с болотами, привык к работе в лесу и грязь на сапогах, и испачканная после наведения переправы через речку куртка меня не смущают. А как Ялмари - у него на резиновых сапогах тоже следы болота? Но мой друг так же не обращает внимания на состояние своей униформы - он труженик, рабочий-строитель, правда, не рядовой, а руководитель строительной бригады, но все равно не белоручка.

Широкое, чуть скуластое лицо Ялмари расплывается счастливой улыбкой:

- Хюве-хюве! Хорошо-хорошо!

- Да, хорошо. Тишина. Вокруг ни души. Только ели, сосны да медведь, - я указываю своему другу на тропу, на которой мы сейчас стоим: впереди нас на тропе четкие отпечатки большой медвежьей лапы. И отпечатки, судя по всему, довольно-таки свежие.

Ялмари настораживается:

- Карху. Исо. Медведь. Большой.

- Да, не самый маленький, но он уже ушел, он сейчас далеко. У нас медведи не охотятся за людьми.

- Вы с ним так договорились? Мирный договор?

- Да-да, мирный договор.

- Хюве-хюве. Хорошо-хорошо.

Ялмари, наверное, очень хочется верить в наш "мирный договор" со здешними медведями, но он все-таки посматривает по сторонам, прислушивается, и дальше мы идем, почти молча, стараясь совсем не тревожить таежную тишину...

Нам совсем недолго пришлось бы идти вслед за медведем, так как вскоре чуть в стороне от тропы встретил нас старый, давно заплывший смолой тесочек - легкий след топора на стволе сосенки. Это был указатель-сигнал, что именно здесь нам надо попрощаться с гостеприимной тропой и, свернув с нее, спуститься с сухого веселого бугра вниз, к сырой, заросшей болотной травой низинке-лядине... К счастью, лядина была не широка, и вскоре мы снова поднялись на сухой высокий бугор-гриву. Сначала высоченные ели, затем снова небольшой бор-беломошник, чуть ли не сплошь залитый ярким цветом созревающей брусники.

Сейчас наша тропа начнет спускать вниз с бугра-гривы, и тут, слева от дороги, следует заглянуть в мой тайник, куда прежде, всякий раз возвращаясь с озера, убирал я свое весло, что было для меня одновременно и шестом, и небольшую досочку, кухонную принадлежность, для разделки рыбы... Вот и тайник среди заметно подросших елочек. Но весла нигде нет. А вот досочка цела... Подбираем досочку и спускаемся к воде.

Вода здесь почти вся скрыта от нас сплошной стеной камыша-тростника, среди которого только небольшой прогал-причал, или как здесь говорят, присталище, где и оставляют рыбаки, посещающие эти места, свои плоты.

Помнится, здесь всегда было два неплохих плота: один - помоложе, другой - постарше. Конечно, эти плоты давно бы пришли в негодность, если бы всякий раз после рыбной ловли их не затаскивали подальше на берег. И пусть концы бревен остаются в озере, напитываются водой, зато все остальные бревна плота на сухом месте, под тем же солнцем, а потому всегда более-менее сухие и неплохо держат на себе человека... Возле каждого плота и по шесту, необходимого для передвижения по воде.

Сводим с берега, спускает на воду первым тот плот, который кажется мне получше, помоложе. Плот разводит собой прибрежную траву и замирает в ожидании дальнейших указаний. Осторожно ступаю на бревна плота и чувствую, что он все-таки не держит, как следует, человека. Но если этот "дредноут", что был помоложе, уже успел постареть и требует помощи, то второй плот, давно состарившийся, тем более совсем не готов отправиться в плавание... Что делать - берись за топор и вали сухую сосну-сушину, затем вырубай из ее ствола два подходящих бревна, доставляй их к причалу и подвязывай старательно с двух сторон к своему пострадавшему от времени плавсредству...Теперь плот подправлен готов к путешествию.

Добываем два таких же сухих бревна и для второго плота. Я остаюсь править этот плот, а Ялмари, хоть он и активно сопротивляется и хочет дождаться меня, оправляю все-таки на озеро: мол, лови рыбу на уху.

Ялмари на плоту, в руках у него шест. Шест тихо уходит в воду, и мой друг очень ловко, будто всю жизнь только и путешествовал на таких вот плотах по озерам, управляется со своим плавсредством. Я не тороплюсь выбираться далеко на озеро и пока только наблюдаю за своим финским гостем. Его плот у правого от нас берега. Это так называемый утренний берег - солнце заглянет сюда только после полудня, и сейчас там густая тень от вековых елей, спустившихся к самой воде. И там с рассвета до полудня может быть самая серьезная рыба. Но когда солнце доберется сюда и засветит, как говорят у нас, воду, рыба отсюда либо уйдет, либо забьется в самый берег. И тогда рыболову надо перебираться к противоположному, вечернему берегу, где после полудня все дальше и дальше от берега станет расходиться тень

Тростник немного мешает мне наблюдать первую встречу Ялмари с нашей таежной водой. Я немного подаю вперед свой плот и теперь вижу, как мой друг отправляет в сторону берега блесну. Блесна у него сейчас колеблющаяся. Она, как и положено такой не очень тяжелой колеблющейся блесне, достигнув цели, отмечается тут легким шлепком по воде. Рыболов ждет, когда блесна опустится на дно, затем легким рывком поднимает ее со дна и не спеша возвращает к плоту. И тут, когда блесна вот-вот должна была вынырнуть из воды, что-то сразу останавливает приманку и резко сгибает в крутую дугу удилище.

Это что-то оказывается совсем неплохой щукой. После недолгого спора-борьбы с опростоволосившейся хозяйкой Чебусозера, Ялмари ловко подхватывает ее подсачком. Рыба на плоту. Вот и первый подарок стране Суоми от нашего таежного озера.

Снова блесна в воде, снова не спеша возвращается обратно, к плоту, но на этот раз возвращается без каких-либо приключений - не каждый раз получать дорогие подарки...

Я не тороплюсь начать свою рыбную ловлю. Надо подождать, посмотреть, сколько и кого поймает Ялмари. Сегодня нам не надо много рыбы - только на уху, сегодня мы не вернемся домой, а будем ночевать здесь, на берегу Чебусозера. Так что рыбу для завтрашнего рыбного пирога-рыбника будем ловить только завтра утром.

Я готов в случае чего поддержать своего друга и поймать сколько-то тех же окуней, если он оплошает и не наловит рыбы на сегодняшний день. Но дела у него, по-моему, идут совсем неплохо. Он медленно ведет свой плот вдоль берега и нет-нет да и соблазняет кого-то своей суперфирменной снастью.

Все-таки я не выдерживаю - беру в руки свой спиннинг и собираюсь проверить, согласно ли добро встретить меня мое Чебусозеро после стольких лет разлуки...Когда-то именно здесь, где замер на воде сейчас мой плот, мою легкую блесенку-лепесток тут же, на самом первом забросе, атаковал окунь-окунище, потянувший далеко за килограмм. Он ударил-схватил блесну и, не останавливаясь, тяжело пошел в сторону, никак не соглашаясь сначала остановиться и повернуть к моему плоту. Я и теперь, по памяти прошлого, отправил свою блесенку в то же самое, счастливое когда-то для меня, место, дождался, когда она почти опустится ко дну, и начала вращать катушку. И тут же, как тогда, когда мое озеро преподнесло мне первый раз свой очень дорогой подарок, удар по блесне, но, правда, уже не такой сильный.

Я подвожу к плоту ершистого окунька - в прозрачной воде мне хорошо виден его высоко поднятый, готовый к встрече с любым врагом, спинной плавник, виден его густо зеленый бок. Окунь в подсачке - он не велик, всего граммов на триста пятьдесят. Следом сманиваю еще одного, такого же местного разбойника, затем третьего, и оставляю пока свою снасть.

На моем плоту давно устроено кем-то небольшое седелышко-лавочка. Седелышко еще крепкое, надежное, и я с удовольствием располагаюсь на узенькой досочке и в таком вот блаженном расслаблении остаюсь посреди тихой-тихой таежной воды. Ниоткуда никакого постороннего звука - только легкий-легкий плеск от шеста моего друга да далекое "пить-пить" канюка, который кружит над тайгой в другом конце озера.

Ялмари, не торопясь, движется в мою сторону. Наши плоты наконец сходятся и застывают на месте. Я показываю Ялмари своих окуней, в ответ он достает из сумки щуку и пяток таких же, как у меня, полосатых разбойников.

- Сегодня нам хватит?

- Конечно, хватит, - соглашаюсь я, - хватит на очень хорошую уху...

Как принимающая сторона, именно я несу ответственность за уху, а Ялмари добровольно берет на себя обязанности кострового. И пока я готовлю для ухи рыбу, он успевает доставить к нашему будущему костру вершину той самой сухой сосны-сушины, которую свалили мы сегодня, чтобы подремонтировать наши плоты. У Ялмари с собой оказывается небольшая, но с достаточно высоким зубом пила-ножовка, он ловко разделывает ей сосновую вершину на аккуратные, одно к одному, почти игрушечные полешки и складывает их тоже в почти игрушечную поленницу.

А дальше веселые языки огня над сухими сосновыми дровишками, а там и мой вместительный, "семейный" котелок над разгоревшимся костром.

В котелок сначала щучью голову, щучий хвост-махалку и окуневые головы. Все это не очень спешно варится-кипит. Пробую деревянной ложкой уху - пора опускать в котелок рыбу. Куски щуки и окуни без голов варятся уже не так долго. Как только рыба будет готова, я достану ее из ухи и разложу на той самой досочке, которая, к счастью, сохранилась до нас в моем тайнике. На досочку предварительно насыплю соль, на эту соль куски отваренной рыбы и совсем немного соли на рыбу. Теперь все это должно немного остыть, и только потом можно будет употребить это кушанье. Но сначала, наверное, надо попробовать уху.

Я протягиваю Ялмари кружку с горячей ухой, он пробует ее, но почему-то отставляет кружку в сторону и сначала принимается за рыбу.

-Хювя-хювя, хорошо-хорошо, это все, что слышу я от своего друга после каждого принятого им, и видимо, не без удовольствия, куска отварной щуки.

Вкус собственноручно изловленной щуки Ялмари, наверное, уже оценил и теперь принялся за отварных окуней. И опять только: "Хювя-хювя, хорошо-хорошо".

Рыбы, отваренной в ухе, у нас в достатке - нам ее не съесть за раз.

Рыба, уха и снова уха и рыба, а там и чай, заваренный на брусничном листе.

- Хюве-хюве, хорошо-хорошо.

Солнце все ниже и ниже опускается к еловым вершинам. Оно уже давно засветило наш утренний берег, и сейчас тень все дальше и дальше расходится на воде у противоположного, вечернего берега. Сейчас там, где солнце уже не заглядывает в воду, начнется активная жизнь озера.

Мы блаженствуем после ухи и чая, растянувшись на своих туристских матрасиках-пене, смотрим в чистое-чистое небо, что у нас над головой, и нет-нет да и слышим, как у левого от нас, вечернего берега возятся в траве явившиеся сюда на свою охоту щуки.

- Ялмари, не хочешь поймать еще щуку - слышишь, как она бьет совсем рядом?

- Слышу. Не хочу. Уже поймал. Хватит.

- А может, все-таки половишь еще?

- Ей-ей, нет-нет. Нам хватит.

- А может, поймаешь и отпустишь обратно, как нынешние рыболовы в Европе и Америке?

- Ей-ей, нет-нет. Ловить - отпускать - это больные люди. Как мастурбация.

- Но ведь ловить рыбу и отпускать стали там, где плохая вода, где рыба не годится в пищу. А людям хочется половить, успокоить свою страсть.

- Нельзя есть - не надо и ловить. Мы не собираем ягоды около шоссе, потому что их нельзя есть.

- Ну, а как же страсть, привычка ловить рыбу? Как с ней справиться?

- Охотники тоже хотят стрелять, но есть закон, когда нельзя, где нельзя. И никто не стреляет. Страсть надо держать в руках.

Я конечно полностью соглашаюсь со своим другом, который почему-то оставил свой катер, свои острова на Балтийском море, где ловится прекрасная рыба, и вот прибыл ко мне, чтобы выловить всего-навсего не самую большую щучку и пяток окуней. А теперь вот коптится у костра и собирается ночевать посреди тайги без крыши над головой.

Для ночлега у нас не только матрасики, но еще и теплые спальные мешки и по хорошему куску пленки, которую накинем на спальники от тоже ночной росы.

Мы еще долго не спим. Ялмари, пожалуй, все еще переживет весь сегодняшний день: и путешествие по лесным болотам, и наведение переправы через речку, и встречу с медвежьими следами, и ремонт плотов, и, наверное, и свою первую щуку здесь, на таежном озере, которая атаковала блесну у самого плота.

- Ты спишь, Ялмари?

- Ей-ей, нет-нет.

- Спи - завтра рано вставать.

Просыпаемся еще до восхода солнца, стряхиваем с пленки, прикрывавшей нас, холодную росу, разминаемся после сна.

- Будем пить чай?

- Ей-ей, нет-нет. Потом.

На потом остается и рыба на досочке и уха-заливное в котелке, а мы отводим от берега свои плоты.

Плот Ялмари сразу уходит направо, к своему счастливому берегу, где сейчас на воде под полосами тумана лежит густая тень от утренних елей и куда еще нескоро заглянет солнце.

Совсем недалеко от нашего причала-присталища на воде пара уток. Утки будто и не видят нас, а если и видят, то явно не принимают нас за врагов. Я опускаю свой шест в воду, и только тут утки соображают, в чем дело, но все равно отплывают в сторону совсем не спеша... Они так и не поднимаются на крыло, а по воде уходят в дальний, заросший залив озера

Уток уже не видно. Я останавливаю свой плот там, где к озеру приходит из тайги неширокий, но глубокий ручей. Этот ручей в конце концов, миновав озеро, снова появляется на свет божий недалеко от нашего присталища, чтобы уже отсюда спуститься к той самой речушке, через которую мы вчера наводили переправу. Ручей этот живет своей жизнью и по зиме, а потому, как рассказывали мне когда-то местные рыбаки, они не помнили, чтобы здесь по зиме были заморы. А уж коли озеро считается незаморным, проточным, то и рыба здесь без привкуса тины, болота - хорошая здесь рыба. Да и ход этой рыбе открыт не только в ручей и речку, но и в наше Пелусозеро, а еще дальше - в Корбозеро.

То место, где к Чебусозеру приходит ручей, пользовалось, как мне казалось, особым вниманием местных окуневых отрядов. Не раз хватали здесь мои лепестки-блесны полосатые разбойники за полкило весом. И что интересно, если уж такие увесистые рыбины соблазнялись моими блеснами, то гонялись они за ними другой раз всей азартной стаей.

Бывало, что такая стая разгорячившихся охотников почему-либо все-таки не решалась схватить мою приманку-обманку, а только сопровождала ее до самого плота. И тогда я поднимал блесну из воды, но дальше уже не забрасывал ее, а давал ей возможность, как блесне для зимней ловли, самой опускаться на дно прямо у моего плота. И тут, как правило, из-под плота и выскакивал самый отважный охотник, бил блесну и оказывался на плоту.

Нередко я поступал в подобном случае и иначе: откладывал в сторону спиннинг, и отправлял в воду блесну для зимней ловли - здесь такая удочка у меня всегда была с собой. И вот тут-то и начиналось порой самое невероятное: окуни, будто забывая о том, что на дворе еще настоящее лето, совсем по-зимнему атаковали мою снасть... Вот и на этот раз надеялся я поискать здесь несколько приличных окуней - как раз для рыбного пирог, которым я очень хотел угостить своего гостя.

На всякий случай я сразу приготовил к бою свою зимнюю удочку и взял в руки спиннинг. Но прежде чем сделать первый заброс, посмотрел туда, где должен был сейчас ловить рыбу мой финский друг. Но ни Ялмари, ни его плота нигде не было... Что случилось?

Я оставил спиннинг и взялся за шест, чтобы начать поиски пропавшего рыболова. Внимательно присматриваюсь к берегу и только тут замечаю шест, поднявшийся над прибрежной травой... Вчера здесь не было никакого шеста. Наверное, Ялмари зачем-то пристал к берегу и шестом прижал плот, чтобы тот оставался на месте... Да, это был плот моего друга. Но где он сам?

Здесь, где обнаружил я сейчас пропавшее было плавсредство, к озеру и спускалась как раз старая тропа смолокуров. Чуть дальше по тропе, в светлом сосновом бору-беломошнике стояла когда-то и избушка смолокура. Помнится, эта избушка была срублена не так давно, и наверное, и сейчас оставалась еще ладным таежным жилищем. От этого жилища-избушки и спускался всякий раз к озеру умыться, достать воды, а то и половить здесь рыбу, ее обитатель-смолокур.

Ялмари, видимо, как-то обнаружил старую тропу смолокура, оставил здесь плот, а сам отправился на разведку.

Пока я подводил свой плот к плоту пропавшего было рыболова, вверху на тропе появился и мой друг. Так и есть - он отыскал жилище смолокура и теперь по-деловому описал мне состояние таежной избушки:

- Все в порядке - хорошее жилище. Сюда надо привозить гостей из Европы, - тут в Ялмари заговорил вроде бы присущий многим нашим западным друзьям-товарищам дух предпринимателя.- Тайга, избушка, как в сказке, медведи вокруг, плот на озере, щуки, окуни, костер на берегу, уха, такая же, как у тебя - все это очень большие деньги, Анатолий! На этом деле можно стать миллионером. Экстремаль рыбная ловля!

- Ну, приглашу я сюда богатую Европу, ну, заработаю на этом деле какие-то неплохие деньги. Будут приезжать сюда еще и еще любители твоей экстремаль-рыбалки. А что тогда останется нам с тобой? Не будет здесь прежней тишины, заповедности. Мы с тобой пришли сюда самыми первыми в этом году - до нас здесь никого еще не было, а ведь уже конец августа. И не будет тогда после этой экстремаль-рыбалки ничего того, что мы с тобой здесь встретили.

Ялмари молчал, только покачивал головой:

- Хорошо-хорошо. Ты прав.

Конечно, что-то может здесь измениться и без нашей экстремаль-рыбалки для богатой Европы. И лес могут вокруг вырубить. И кто-то однажды, действительно, возьмет да и устроит в этих местах какой-нибудь рыболовно-охотничий тур, после которого и приходить-то сюда не захочется. Все может быть. Но у меня все равно не находится пока никакого желания устраивать так называемый бизнес на берегу этого скромного таежного озера, так радушно принявшего нас с Ялмари.

У Ялмари рыбы достаточно уже и на уху и на рыбные пироги. Да и я после нашей дискуссии по поводу бизнес-рыбалки ненадолго вернулся к своему ручью и все-таки достал там тройку очень приличных окуней... Сейчас к присталищу, там завтрак-обед, и потихоньку домой, на Пелусозеро...

Дома топим русскую печь и готовим пироги-рыбники...

Рыбники - это наше фирменное русско-карельское блюдо, которое, пожалуй, не повторил в его истинном качестве никто из других народов, имевших отношение к рыбной ловле.

Приходилось слышать когда-то, что прежний лидер Финляндии Маннергейм в начале сороковых годов, желая, видимо, собрать в единую семью финнов и карелов, обращался к нашим карелам, оставшимся на временно оккупированной территории: мол, давайте будет печь ваши карельские рыбники в финских каминах.

Карелы, как и русские люди, видимо, не представлявшие тогда жизнь без русской печи, именно здесь и пекли свои рыбные пироги. А вот финны русской печи не знали, а потому и не умели печь на поду очага никаких кушаний из теста - у финнов вместо русской печи был камин. Вот Маннергейм и хотел добиться такого симбиоза: финский камин и карельский рыбник. Но, как и следовало ожидать, из этой затеи у лидера страны Суоми ничего не получилось, хотя и увели отступавшие финны вслед за собой в Финляндию изрядное число наших карелов, хоть и научили их потом обходиться только финским камином, но все равно наш рыбник так и остался только вместе с русской печью.

Для рыбника обычно заранее готовят тесто, дают ему выходиться, затем вымешивают, раскатывают на столе и укладывают на раскатанную лепешку рыбу...Но есть и другой способ, попроще, побыстрей приготовить рыбный пирог, когда тесто заранее не поставлено. В этом случае просто замешивают муку с водой, также раскатывают на столе большую лепешку и, предварительно круто посолив эту лепешку, укладывают на нее рыбу, которую тоже достаточно щедро посыпают сверху солью. Затем края лепешки заворачиваю наверх и, как порой у других пирогов, соединяют здесь вместе эдаким замком-гребешком.

А дальше дождаться, когда вытопится печь, прикрыть очаг заслонкой, дать углям погаснуть, затем угли в сторону и на чистый под очага осторожно выложить с помощью специальной лопаты, а то и просто с широкой лопатки кормового весла будущий рыбный пирог.

Пекут рыбник недолго. Схватится, запечется тесто-корочка пирога, а там другой раз и покажется, пробьет где замок-гребешок, шипящий сок от почти готовой рыбы - вот тут-то, подождав чуть-чуть, и достаешь рыбник из печи, осторожно спускаешь его с лопаты на стол и выжидаешь, когда уйдет лишний жар, доставшийся этому рыбному пирогу от русской печи. Затем берешь в руку острый нож и аккуратно срезаешь с пирога крышку-корочку.

Под крышкой запеченная в тесте рыба. Если это окунь или щука, то рыба в чешуе - так больше сока в пироге, вкусней корочка пирога. Чешую осторожно снимаешь вилкой и с помощью этой же вилки расправляешься и далее с тем же окунем, целиком, вместе с головой, запеченном в тесте. Щука же велика для пирога и ее приходится запекать в тесте, предварительно разрезав на части.

Рыбу из пирога всю сразу не достают, а извлекают отсюда только приглянувшиеся кусочки, а там и отламывают от срезанной крышки кусочки корочки и эти корочки макают в собравшийся в пироге, как в поддоне, сок... Сок удивительно вкусен. Он пропитывает собой весь пирог - и ты, до конца расправившись с рыбой, будешь осторожно отламывать эти сочные корочки рыбника и запивать их сладким чаем.

Вот, собственно говоря, и все таинство, сопровождающее наш рыбный пирог.

Если весь пирог сразу не будет съеден - а в каждый такой пирог укладывается другой раз не менее двух увесистых окуней - то его снова накрывают срезанной до этого крышкой-корочкой и оставляют до следующего раза. Если испекли сразу два-три пирога, то подают на стол один рыбник, другие убирают назавтра. Холодный рыбник тоже хорош, да еще и не забудьте, что рыбный пирог не только рыба, но и корочка-хлеб. И когда пекут рыбники, то хлеб на стол уже не подают.

Рыбники у нас получились. Перед каждый из нас по персональному рыбному пирогу: ешь - не хочу. И прежде чем взяться за вилки, мы какое-то время наслаждаемся духом рыбного пирога, с которого только что снята его корочка-крышка.

- Ну, что будем делать дальше, друг ты мой Ялмари? У нас с тобой в запасе еще несколько свободных дней...

На Пелусозере оставаться уже не хочется после Чебусозера - снова тянет в тайгу, и я предлагаю назавтра маршрут посерьезней...

Давно запало мне в душу одно таежное озеро, больше похожее на тихую и глубокую реку: это неширокое озеро, вытянувшееся в длину на несколько километров, плотно обступили по берегам могучие ели. И эти ели, доживая свой век, обязательно падали в воду, и теперь вдоль правого и левого берега этого угрюмого, на вид, водоема нагорожены завалы из таких вот полузатонувших "вершин". И здесь, под этими "вершинами", и должны были таиться, ждать свою добычу очень серьезные щуки-аборигены.

Первый раз я видел это озеро по летнему времени, но ловить тогда рыбу мне не пришлось. Ловил же я рыбу там один единственный раз и то только по последнему весеннему льду. Добирался туда на лыжах по раскисшему снегу, а потому и прибыл на лед поздно, почти к полудню, когда озеро и его луда были уже засвечены солнцем - рыба в такое время скатывается с луды на глубину. Разыскал рыбу только под самым берегом - моей мормышкой соблазнились очень неплохие окуньки с раздутыми от весенней икры животами.

Но окуни, доставшиеся мне тогда, вовсе не считались хозяевами того водоема - судя по воспоминаниям старых рыболовов, вся власть в том озере принадлежала только очень несговорчивым щукам. Эти щуки, бывало, крушили любую снасть и очень редко доставались кому в награду за терпение и желание встретиться с ними.

- Надо бы нам с тобой, Ялмари, попасть на это озеро. Но дорога туда потрудней, чем не Чебусозеро. Сначала добираться до речки. Еще не так давно там был более-менее приличный мост. Сейчас моста нет, и его нам быстро не навести - река в этом месте достаточно широка. Придется подниматься вверх по реке, продираться через чащу к тому месту, где переборы-перекаты, форсировать там водную преграду, а далее по тропам через очень серьезную тайгу-глухомань к озеру, которое тоже надо форсировать. Это озеро не обойдешь - и справа и слева от него река, затерявшаяся в болотах. Когда-то там были устроена мостки-переправа, но сейчас все это кануло в лету, и нам придется перебираться через озеро на моей лодке-резинке. Лодка "Стриж" - суденышко одноместное. Сначала переберется с одного берега на другой один путешественник, затем лодка с помощью прочного шнура-жилки вернется обратно и примет второго путешественника. Ну, а дальше пешочком по болотам, еловому логу и сосновому бору к желанному озеру...

- Согласен, Ялмари?

- Хюве-хюве, хорошо-хорошо.

- А то, может быть, никуда и не пойдем, останемся здесь, на Пелусозере, в более-менее цивилизованном мире, где есть и печь, и крыша над головой.

- Ей-ей. Нет-нет. Давай - экстремаль-рыбалка.

Словом, мой финский гость уже вжился в нашу экстремальную рыбную ловлю, рыбную ловлю, действительно, по-русски, когда, чтобы встретиться с рыбой, надо поработать, постараться, преодолеть километры пути, преодолеть трудности в дороге и только потом взять в руки свою снасть. А там поработать-отдохнуть на воде, затем развести костер и с удовольствием отведать и нашу замечательную таежную уху, разлитую по кружкам, и наших щук и окуней, только что сваренных в ухе и выложенных на досочке или на лопатке весла...

И до желанного озера мы добрались, хотя и с приключениями, но все-таки добрались, и щук, что хозяйничали там, немного побеспокоили... Но это уже тема для другого рассказа из серии "Рыбная ловля по-русски"...

P.S.

Еще задолго до приезда Ялмари как-то путешествовал я по карте от озера к озеру по нашей северной тайге. Какие-то озера я знал - встречал сам, о каких-то слышал рассказы. Все это были, как правило, не очень большие водоемы, т.н отхожие озера, к которым раньше можно было добраться только по таежным тропам.

Потом к некоторым нашим отхожим озерам проложили лесорубные дороги, какие-то озера испортили, выбив там почти всю рыбу... И мне очень хотелось теперь проверить, кто из наших отхожих озер остался жить своей прежней, богатой и щедрой жизнью.

Как попасть туда?.. Когда-то по нашей тайге было достаточно жилых деревень, откуда и можно было начать задуманное путешествие. Сейчас число таежных живых поселений значительно сократилось, и теперь от людей до некоторых отхожих озер многие километры ненаселенного никем простора... Но попасть в такие места все-таки хотелось.

Сначала добраться на моем "уазике" до какого-то последнего жилого поселения, оставить там машину и уже оттуда с поклажей за плечами в путь-дорогу, которая, очень может быть, займет теперь не один день. И наконец, встреча с желанной таежной водой, почти позабывшей людей... Вот это будет действительно экстремальная рыбная ловля.

Ялмари внимательно слушает меня - глаза его говорят, что все рассказанное мной не проходит мимо:

- Сейчас скоро пора домой. Следующий год пойдем туда, далеко-далеко. В тайгу.

- Хювя-хювя. Хорошо, Ялмари. Я согласен. Приезжай. Буду ждать. Вот тогда у нас с той и состоится действительно экстремальная рыбная ловля по-русски...

А где еще нынче найдете вы такие, как у нас, отхожие озера, по берегам которых до сих пор бродит хозяином только бурый медведь

Москва, декабрь 2006 года.